Василий Горъ - Нелюдь

«Ну и пусть…» — раз за разом мысленно повторяю себе я. И прикасаюсь пальцами к полузажившему ожогу на щеке. — «Я его все равно убью…»

… За спиной раздался плеск и приглушенное ойканье. Я тут же вынырнул из забытья, прислушался к доносящимся до меня звукам и горько усмехнулся: ее милость мылась. В ледяной воде. Небось, в первый раз в жизни. А моя Ларка делала это каждый день. И не ойкала.

Лицо сестры тут же возникло перед глазами и я вдруг почувствовал, что схожу с ума — она оказалась похожа на баронессу д'Атерн как две капли воды!

Зажмурился. Потряс головой. Попробовал представить ее еще раз… и понял, что Эллария, которая все эти годы снилась мне чуть ли не каждую ночь, изменилась!

В первое мгновение у меня оборвалось сердце. А потом… потом я понял, что так даже лучше. Ибо время, минувшее со дня гибели моей сестры, не пощадило ни сны, ни воспоминания — последние несколько лиственей я видел сестру нечетко, как в тумане. И с каждым годом этот туман становился все плотнее и плотнее…

… Эллария, стоящая у плетня, краснеет, прижимает руку к синяку под правым глазом и грустно вздыхает:

— Смирения тебе, дядя Данор!

— Смирения и тебе, доча… — доносится с улицы. — Что это у тебя с лицом?

— Да так… — мрачно шепчет она и закусывает губу.

Я в три прыжка оказываюсь рядом с сестричкой, прижимаюсь к щели между прутьев и выглядываю наружу.

В паре шагов от нас стоит одноногий калека, живущий в покосившейся избе у самой околицы.

Стоит и криво ухмыляется.

Я вспыхиваю, выхватываю из рваного постола свое самое большое сокровище — обломок засапожника — сжимаю его в потеющей ладошке и грозно рычу:

— Хватит лыбиться, слышь, ты! Тут нет ничего смешного!!!

— Зря ты так… — шепчет Ларка, ласково проводит рукой по моим волосам. — Это ведь не он…

А потом… извиняется! Перед этим самым Данором:

— Не держи зла, сосед! Брат просто пытается понять, кто меня обидел. И рычит на всех… Еще с вечера…

— Правильно делает… — неожиданно для меня басит калека. — Настоящий мужчина! Понимает, что свою семью надо защищать до последнего вздоха… и даже после него…

Непонимающе смотрю на сестру… и неожиданно для себя оказываюсь в избе у Данора. Повзрослевшим на три лиственя, сидящим за столом и мрачно пожирающим взглядом угрюмо молчащего хозяина дома:

— Ты — воин. Научи меня сражаться!

Старик кривится в жуткой гримасе:

— Я не воин. Я БЫЛ им. Очень давно. И… всего полтора года, пока не потерял ногу…

— Ты держал в руке меч! Ты умеешь убивать! Ты…

— Меч? — восклицает калека, смотрит на меня, как на юродивого, а потом отрицательно мотает головой: — Меч стоит безумных денег. И по карману только белым. Да и не только по карману — черный, пойманный с мечом в руке, отправляется на плаху. Поэтому я его не держал. Ни разу…

— Ладно, пусть не меч, а копье, кистень, нож! Ты умеешь главное — убивать! Научи!!!

— И убивать я НЕ УМЕЮ… — вздыхает Данор. — Хотя и приходилось…

— Не умеешь? — ошалело переспрашиваю я. Не понимая, как это слово сочетается с «приходилось».

— Нет. Убивать, отмахиваясь или тыкая, куда попало, и УМЕТЬ — это не одно и то же. Я воевал в ополчении. Тех, кто в него попадает, НЕ УЧАТ. Им просто показывают. Очень немногое: как держать строй, как прикрываться щитом, как колоть копьем. Поэтому все, что я когда-то делал, было подсмотрено. В бою, во время тренировок наемных солдат, в тренировочных поединках дворян… — Данор вытаскивает из-под стола культю и тыкает в нее пальцем: — Как видишь, ногу мне это не спасти не смогло…

Я сглатываю комок и угрюмо хмурю брови:

— Тогда хотя бы подскажи, кто может научить меня сражаться по-настоящему?

Старик смотрит мне в глаза. Долго. Целую вечность. Потом убирает культю под стол, наваливается грудью на столешницу и еле слышно выдыхает:

— Ты — черный. Значит, никто…

Вскакиваю на ноги, сжимаю кулаки и презрительно цежу:

— А Ларка тебя уважала! Э-э-эх, ты…

Калека дергается, как от удара. Потом прищуривается и цедит в ответ:

— На что ты готов, чтобы отомстить?

Усмехаюсь:

— Да на все!!!

— Тогда садись и слушай…

Колеблюсь. Потом все-таки падаю на лавку и превращаюсь в слух.

— Граф Ареник — воин, каких еще поискать. Он силен, умен и… крайне любит жизнь. Поэтому вне своего замка передвигается со свитой из нескольких очень хороших рубак…

— Знаю. Видел…

— Тогда ты должен был понять, что убить его с наскока у тебя не получится…

— Понял. Потому и пришел…

— Значит, тебе нужна умение, скорость, сила и, наверное, выносливость. Так?

Оспаривать очевидное — глупо. Поэтому я просто киваю.

— Все это появится у тебя лиственям к пятнадцати в ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ. Значит, до этого момента о мести придется забыть. И делать все, чтобы к моменту, когда о ней можно будет вспомнить, ты оказался как можно более подготовленным…

Резон в его словах был. Поэтому я снова кивнул.

— А до пятнадцати ты должен как-то выжить. Впрочем, к этому я вернусь чуть позже. Пока давай подумаем, где и чему ты можешь научиться. Согласен?

— В ополчении… — буркнул я.

— В ополчении не учат! Ничему! Кроме того, в войнах оно используется, как затычка для каждой бочки. Поэтому солдаты мрут, как мухи. И большая часть этих «мух» — новобранцы. Короче говоря, идти в солдаты — это смерть… Или увечье…

Он — замолкает, переводит дух и зачем-то смотрит в окно.

Жду. Молча. Пока он соберется с мыслями и продолжит.

Поворачивается. Откидывается на стену и скрещивает руки на груди:

— Мне кажется, что единственная возможность чему-то научиться — это попасть в охрану купеческих обозов: воины там умелые, знают, с какой стороны браться за оружие и, главное, всегда готовы научить. Конечно же, не всех, а только того, кто бьется с ними рука об руку…

Обозы я видел раза два. Издалека. И даже не представлял, что у них есть охрана. Поэтому подаюсь вперед и таращу глаза, чтобы не пропустить ни слова.

— Попасть в гильдию охранников почти нереально — они не берут людей со стороны. Тем более — детей…

«Не берут?» — повторяю я про себя, а потом вспоминаю сказанное им «почти». И вопросительно смотрю на Данора.

— Но если ты вырастешь ОЧЕНЬ сильным, то у тебя будет шанс…

Смотрю на свои тоненькие ручки и вздыхаю — сильным меня не назовешь. Даже из жалости…

Старик замечает мой взгляд и усмехается:

— Это — дело поправимое. Если, конечно, тебе хватит упрямства.

— Хватит…

— Тогда поговори с Браззом — может, он возьмет тебя в подмастерья?… — Кро-о-ом?