Василий Горъ - Нелюдь

— За водой…

И улыбается.

Неуверенно.

Так, как будто не делал этого с самого детства…

Глава 19. Кром Меченый

Второй день первой десятины третьего лиственя.

…Три из четырех переметных сумок, позаимствованных мною у вассалов графа Варлана взамен наших, сгоревших вместе с постоялым двором, оказались разодраны, а их содержимое — разбросано по поляне. Впрочем, большая часть их несъедобного содержимого не пострадала. Да и съедобного — тоже: волки не позарились ни на сверток с вареной репой, ни на десяток головок чеснока, ни на полотняные мешочки с крупами и зерном. А так же не тронули склянки с целебными мазями, связки арбалетных болтов и инструменты для ремонта сбруи. Зато вымазали в крови почти всю сменную одежду, погрызли кожаные фляги с водой и вином, и сожрали все вяленое мясо, овечий сыр и вареные яйца.

Поэтому к охотничьему домику я возвращался с добычей: в полотняном мешке, найденном мною в одной из сумок, находились крупы, остатки овощей, пять когда-то чистых нижних рубах, трое штанов, четыре десятка арбалетных болтов. И кое-какая мелочь вроде свертка с мыльным корнем, двух баночек целебной мази и кусков ткани, используемой для перевязки ран. А у меня на поясе висел трофейный арбалет — неплохое средство для выживания. Особенно для тех, кто не в состоянии нормально передвигаться. И может пользоваться только одной рукой…

… Увидев меня выходящим из леса, баронесса д'Атерн, выглядывавшая в щелку между неплотно прикрытой дверью и косяком, мгновенно распахнула ее настежь и настороженно спросила:

— Стая ушла?

Я молча кивнул: ушла. Скорее всего, на охоту.

— Точно? Я их слышала! Совсем недавно!!!

Кивнул еще раз.

Она густо покраснела, опустила взгляд и еле слышно прошептала:

— А ты не сводишь меня к роднику? Мне надо… Очень…

Я пожал плечами и мысленно обозвал себя придурком — только что затянувшаяся рана на плече полыхнула пламенем, а порез на спине неприятно защипал.

Гримасу, возникшую на моем лице, баронесса приняла за отказ. И помрачнела. Пришлось говорить:

— Свожу…

— Спасибо… — с благодарностью выдохнула она.

Эмоции, вложенные в это коротенькое слово, шарахнули меня, словно кувалдой — на моей памяти ни один дворянин никогда не благодарил простолюдина! А об искренности по отношению к нам, наверное, и не слышали. Поэтому я сначала удивленно приподнял бровь, а уже потом склонил голову. Ну, вместо «пожалуйста».

Увы, увидев мое удивление и движение брови, ее милость потемнела взглядом и ушла в себя. А движение головы уже не увидела…

… Ввалившись в дом, я положил на стол мешок с добычей, снял с пояса арбалет и прислушался к своим ощущениям: сил, чтобы дойти до балки и вернуться обратно, почти не было. Да и желания — тоже.

«Надо…» — угрюмо подумал я, высыпал из мешка заляпанные кровью рубахи, перевязочный материал, мыльный корень, взял их левой рукой, вцепился в посох и повернулся к двери:

— Пошли?

Увидев окровавленные тряпки, леди Мэйнария отшатнулась и побледнела.

Пришлось ее успокаивать:

— Волки порвали переметные сумки…

— Наши?

— Наши сгорели. Эти я снял с коней оранжевых…

— А арнотта в них не было? — спросила она и покраснела еще гуще.

Я отрицательно помотал головой.

Баронесса сокрушенно вздохнула, подхватила давно опустевший котелок и вышла наружу…

… Последние шаги до родника я прошел на одной силе воли — тело, еще не восстановившееся после многократного использования Благословения Двуликого, настоятельно требовало отдыха. Поэтому не понял, почему на лице леди Мэйнарии появилось затравленное выражение, а в глазах потухли появившиеся было огоньки.

— Это что, и есть родник? — мрачно спросила она, глядя на тоненькую струйку воды, вытекающую из крошечной лужицы, прячущейся между корней кряжистого дуба.

Я кивнул.

— А ничего побольше и пополноводнее тут нет?

Я развел руками. Вернее, только правой:

— Далеко. Не дойду…

Баронесса закусила губу, тряхнула спутанной гривой и вытаращила глаза. Видимо, чтобы удержать наворачивающиеся слезы. Потом сглотнула, опустила взгляд и попросила:

— Ты… не отвернешься? Мне… мне надо ополоснуться…

Я снова кивнул, доковылял до ближайшего дерева, прислонился к стволу — так, чтобы леди Мэйнария оказалась у меня за спиной. И уставился на массивный корень, торчащий из земли в локте от моих ног.

«Сяду — засну…» — угрюмо подумал я. Потом подумал и добавил: — «А если не сяду — засну стоя. А потом упаду…»

Сел. Вытащил из ножен кинжал и принялся колоть себя в бедро. Прямо через штанину.

Помогало, но недолго — через некоторое время сознание затянуло мутной пеленой, а перед внутренним взором замелькали картинки из далекого прошлого…

… С высоченного ореха, растущего рядом с городским домом Тьюваров, видно не очень много — вращающееся бревно с лапами-отростками, вокруг которого постоянно скачет кто-нибудь из вассалов графа Виллефорда, часть площадки для поединков один на один и пара вкопанных в землю досок с намотанными на них пеньковыми веревками.

Оказывается, на этих досках отрабатываются удары кулаком, локтями и ногами.

Граф Ареник появляется в поле моего зрения довольно часто — большую часть времени, проводимого им дома, он находится тут. Оттачивает какие-то безумные движения с мечом и щитом, мечом и кинжалом и двумя ножами, сражается с одним, двумя и тремя противниками одновременно, стреляет из арбалета, бросает в цель метательные клинки и зачем-то тягает тяжеленные камни.

Каждое его движение исполнено скорости и мощи. Еще бы — к его услугам лучшие учителя мечевого боя во всем Вейнаре. И не последние несколько лиственей, а с самого детства. Поэтому побеждает он почти всегда. И практически всех.

Смотреть, как он вскидывает руки после очередной победы, невыносимо. Потому что в эти мгновения я представляю на месте побежденных себя. Или Ларку. Или маму.

Я до крови искусываю губы, захлебываюсь злыми слезами, но не отвожу взгляда от ненавистного лица убийцы. И, не переставая, думаю о мести.

Правда, думы эти сродни отчаянию. Ведь граф Ареник — воин. По рассказам наших соседей — лучший в графстве. Он готов к бою всегда — когда скачет по улице в сопровождении до зубов вооруженной свиты, когда ест в городских тавернах и даже когда спит.

Говорят, что он снимает с себя кольчугу только перед сном. А меч кладет не на специальную подставку, а у изголовья. И по утрам хватается за его рукоять еще до того, как просыпается.