Тереза Тур - Мой ректор военной академии (СИ)

«Надо же… А ножки стула к полу не прикручены оказались. А я читала, что в допросных их…» — какие у меня в голове все-таки дурацкие мысли…

Ко мне с диким воплем подскочил начальник Уголовной полиции. Я увидела занесенную над собой ногу. Нахлынула боль — и все померкло…

Кап-кап-кап… Где-то капала вода. Безумно хотелось пить. Было больно. Но боль была не резкая, острая, невыносимая, а тянущая, нудная. Я поняла, что лежу на каменном полу в затемненном помещении без окон. Мне все не верилось, что это все происходит на самом деле. Что все это — не кошмарный сон…

— Очнулась, милая? — с поистине отеческой заботой поинтересовался у меня старческий дребезжащий голос. — Напугала ты нас — думали уже, что потеряем.

— Как это? — мой голос был похож на карканье.

— Перестарался наш начальник, ох, перестарался… Вот что значит, когда не по заслугам назначение делают, а по роду да знакомствам…

— Да. Уж… Не хорошо, — согласилась я.

— Он ведь незаконнорожденный какого-то то ли графа, то ли барона. А тут увидел способ выслужиться до личного дворянства, — с каким-то извиняющимися интонациями сказал старик. — И совсем ополоумел.

Я зажмурилась, стараясь выкинуть из памяти то, как начальник Уголовной полиции «старался выслужиться до дворянства».

— Хорошо что лекари у нас традиционно сильные — и ко всему привыкшие, — обрадовал меня дедок.

— А вы кто? — спросила я.

— Пыточных дел мастер, — ответил мой собеседник — и я прикусила язык. Нашла время и место любопытство проявлять. — А это — пыточный подвал.

Я замотала головой, отгоняя ненужные слезы — вот уж точно не время было раскисать.

— Ну, что, девонька… Подписывать надо, — как-то сочувственно проговорил он.

— Нет, — нашла я в себе силы ответить.

— Ты же понимаешь, милая, что я тебе даже сознания потерять не дам. И бить не буду. Или кости ломать — тебе же их только срастили. Столько труда приложили. Есть более действенные средства. Иголки под ногти. Или каленым железом по груди — и не смертельно, но боль такая, что сама просить будешь, чтобы бумагу принесли. Результат будет один и тот же…

Я плакала, уже ни на что не надеясь, но все равно не переставала упрямо отрицательно мотать головой.

— Вероника… Ника. Где же ты? Я чувствую ужас, я чувствую боль — где ты? Я уже несколько часов как очнулся — и зову тебя. Ты пропала. Где ты? Я не могу пробиться…

Сначала я подумала, что сошла с ума, что мне мерещится его голос. А потом я так обрадовалась — пусть даже и иллюзии того, что меня кто-то ищет, кто-то хочет защитить…

— Ричард! — закричала я вслух, впервые называя милорда по имени. — Я здесь! Я в Уголовной полиции.

— Это который Ричард-то? — поинтересовался старичок.

— Это который лорд Верд, — ответила я. — Сын императора.

— Знаю, что в Уголовной, — продолжал общаться со мной голос в моей голове. — Где именно? Милфорд здание обшаривает — тебя нет нигде.

— Вам рекомендуют сказать, где мы находимся, — впервые посмотрела я на старика.

Тот пошамкал ртом, очевидно, раздумывая, как ему выгоднее поступить.

— Ты ведь все равно бумаги подписывать не будешь?

— Теперь-то уж точно нет…

— Да можно было бы успеть, — с явной насмешкой посмотрел он на меня.

— Можно, — не стала спорить я. — Только вам оно зачем?

— И то верно, девочка… Только у лорда своего попросишь начальника для нас нормального.

— Попрошу, — согласилась я.

— Никуда не уходи, — распорядился он, закрывая за собой дверь.

Я не поняла, сколько прошло времени — много ли, мало ли — дверь опять открыли. Только на этот раз ее дернули с такой силой, что она жалобно закряхтела.

— Где она? — раздался крик. Затем ругань.

— Туточки, милорд, не извольте беспокоиться. Вот. В уголку.

— Где? — в пыточной было темно, а я лежала в самом дальнем углу — так что разглядеть меня, действительно, было сложно.

— Я здесь, милорд, — мне показалось важным подать голос.

— Да сделай посветлее, — раздался новый приказ.

Вспыхнул свет, показавшийся мне необычайно ярким. Я попыталась закрыть глаза руками.

— Вы тут что — все с ума посходили? — кто-то протопал, опустился ко мне, провел руками надо мной, почти касаясь. Меня окутывало теплом. Боль нехотя, но отступала.

Дальше опять шла ругань. К своему удивлению поняла, что матерится милорд Милфорд — а это был именно он — на русском.

— Одежду ей — быстро.

— Слушаюсь, милорд, — ответил палач. И быстро вышел.

— Хотя, нет. Наверное, ждать не стоит… Так обойдемся.

Милорд стряхнул плащ с себя, закутал меня — и поднял на руки.

— Поедем-ка домой. Там Рэ с ума сходит. На императора кричать изволил… Мне дуэлью грозил. Его силой в постели оставили.

Палач встретился нам уже на выходе из здания.

— Милорд, — радостно закричал он. — Вот.

И он стал тыкать в нас чем-то самого отвратительного вида.

— Вот, — показал он окровавленную тряпку, что была у него в правой руке. Это — платье госпожи.

— Так оно разрезанное!

— Так лекари спасали госпожу-то… Что ж им — шнуровку развязывать? Вот еще есть.

И он стал показывать второе.

— И оно в крови, — возмущенно объявил начальник контрразведки, разглядев одежду.

— Так женщину убили же. Тут еще дырка от удара кинжалом, — растерянно проговорил он.

Милорд Милфорд раздраженно что-то фыркнул — и пошел на выход, унося меня.

А меня пробило на истерический, непрекращающийся, дикий смех. И смеялась я, одновременно давясь слезами, пока начальник контрразведки не положил мне ладонь на лоб — и я провалилась куда-то в забытье.

ГЛАВА 18

— Мама! Маааа! — Паша звал меня, а я все никак очнуться не могла.

— Госпожа Вероника… — это был уже Рэм. — Надо уходить отсюда. Скрыться.

— Нас выследили? — я распахнула глаза и рывком села на кровати. Сердце бешено колотилось.

Голова загудела, тело заломило от боли. Я охнула.

Моя комната в поместье. Ночь. Ко мне пришли Пауль и Рэм.

— А почему ночью-то? — я стараюсь не стонать от боли, понимая, что это их расстроит.

— Мы сбежали, — опустил голову Павел.

— От нас изо всех сил скрывали, что с вами случилось. Про то, что милорд Верд болен, в Академии, конечно, знают. Но вот то, что на него покушались — нет, — злобно ответил Рэм.

— И про то, что тебя обвинили… тоже молчали.

— А кто же вас просветил?

— Маркиз Борнмут, — выплюнул это имя мой сын. Подумал и добавил. — Козел.

— Козел, — подтвердил Рэм, который вдруг согласился с Паулем. — Он с таким удовольствием рассказывал, что милорда Верда отравила собственная экономка, за что ее и забили насмерть.