Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты

– Вы собрались на свадьбу? - спросил я.

– Я к вам, дружище. Не возражаете? - Он сел. - Все суетятся, а вы дремлете.

– Суматошный день…

– Правильно делаете. - Боби зевнул, прикрыв ладонью рот. - Хочу немного поболтать, дружище. И еще пригласить вас на обед.

– С удовольствием. После съемок.

– Хотя платить придется скорее всего вам, - шеф хитровато поглядывал на меня из-под косматых бровей. - С вас причитается, старина…

– То есть?..

– Вероятно, в ближайшие часы ваш гонорар удвоится.

– У вас есть новости? - Я потянулся за камерой.

Боби остановил меня жестом.

– Я удивлен вашей прозорливостью, мистер Бари. Они действительно угрожают Чикаго. Впрочем, это не новость. Наверное, уже передают.

Он включил телевизор. Диктор читал экстренное сообщение, поступившее на телевидение, радио, в редакции газет.

"Адская кнопка" поставила ультиматум Чикаго. Большой Джон, говорилось в ультиматуме террористов, будет взорван в назначенный срок. Это серьезное предупреждение городу. Если через сутки не будут удовлетворены требования группы, то несколько бомб уничтожат Чикаго.

– Сумма выкупа? - спросил я Боби.

– Копейки, - махнул он рукой. - По полторы тысячи с носа.

– Десять миллиардов, - прикинул я. - Это с лихвой окупает их расходы. И дает очко в игре остальным!

– Вы настоящий политик, Джон. В отличие от всех болтунов - мэра, губернатора и прочих… - Боби улыбнулся. - Я редко кому говорю комплименты.

Условия игры были обычные: заправленный, готовый к взлету самолет; требуемая сумма в купюрах и золотых слитках на борту; полная безопасность проезда на аэродром и полета.

– Придется дать им почетный эскорт, - усмехнулся Боби. - Ничего не попишешь, буду сам сопровождать и следить, чтобы какой-нибудь идиот не выстрелил по этим чернокожим. Иначе всем нам крышка.

– Они действительно цветные?

– Да, Бари. И это самый большой секрет. Социальный динамит опаснее всего… Узнай раньше времени мэр или кто-то другой, и в Чикаго начнется новая гражданская война. Вы, надеюсь, понимаете…

Я выразительно посмотрел на телефон, и Боби, перехватив мой взгляд, сделал официальное заявление, что отныне ни одно слово не вылетит за стены моего номера, не попадет ни в одно любопытствующее ухо.

– А Голдрин? - спросил я. - Администратор?

– Этот просто негодяй с рождения… Что касается вашего писателя, то он догадывается, но его никто не принимает всерьез… Я же, - Боби невесело рассмеялся, - знаю всех двенадцать в лицо.

– И вы…

Боби помрачнел.

– Кнопка… Я говорил уже… Ее можно нажать даже в самолете. - Боби по-стариковски покряхтел, положил большую ладонь на мое плечо, - Джон, если бы ты родился в Америке, - глаза его стали строгими, - ты давно был бы президентом США… Забудьте об этом, пожалуйста, старина.

Я почувствовал серьезность момента. Понимающе улыбнулся, махнул рукой.

– Уже забыл… За что такая честь?

Шеф расслабился в кресле, с минуту молчал.

– Я проверил вашу сумасшедшую версию. К сожалению, вы оказались правы.

Он протянул мне бумажку. На ней была напечатана одна строка:

Я несколько раз перечитал строку, мучительно соображая, почему именно двадцать пять миллионов. И вдруг вспомнил свою шутливую фразу: "А если они хотят освободить всех?" Двадцать пять миллионов - да ведь это все негритянское население Америки! От кого их освободить? Напрашивался примитивно-дикий ответ: от белых. Но как? С помощью шантажа и взрывов?

Кажется, последнюю фразу я произнес вслух:

– Черт их знает, - пробурчал Боби.

Мы тупо смотрели друг на друга, понимая, что влипли в идиотскую ситуацию. Освободить двадцать пять миллионов? А они спросили у этих миллионов, нужно ли их освобождать?

– Могут взорвать! - сказал я.

– Могут! - согласился шеф.

– Что ж, - я выключил болтливый телевизор, - пусть Америка раскошелится, а журналисты заработают свое. При чем здесь удвоение моего гонорара?

Боби встал, застегнул пиджак.

– Я обещаю вам, Джон, - в голосе его прозвучали торжественные нотки, - что вы один снимете арест банды…

Я молчал.

Боби подошел ко мне вплотную, положил огромные ручищи на спинку стула.

– Я чувствую, Джон, что вы… именно вы способны помочь мне обнаружить кнопку.

Я спокойно взглянул в глаза.

– Кнопку - нет. Исключено, Боби…

– Значит, сами эти штуки?

– Не знаю, - сказал я.

Боби подвел меня к окну, отодвинул пеструю штору.

– Взгляните сюда, Джон. Видите эту штуковину?

Внизу напротив нашего небоскреба высилась, как небольшой рыцарский замок, старая водонапорная башня - единственное здание, уцелевшее после знаменитого пожара 1871 года.

– Рекламная знаменитость, - узнал я. - Водокачка.

– Я ее помню с детства, - продолжал задумчиво шеф. - Она казалась мне замечательней любого небоскреба. Здесь работала моя мать, и я знаю каждый уголок внутри. Когда я воевал во Вьетнаме, бессмысленно сбрасывал бомбы на джунгли, мечтал только о том, чтобы выжить, вернуться, потрогать ладонью старый камень водокачки…

Я смотрел на него с удивлением.

– Да, Джон, это было, - подтвердил он кивком. - Когда-нибудь расскажу подробнее… Я был ранен, вернулся, поступил в полицию. Не представляете, Бари, какой я был тогда. Пропорционально сложен, крепкой кости, в меру мяса - я сразу стал рядовым с популярной фамилией… И вот - все бессмысленно…

– Почему? - спросил я.

– Я не хочу, чтоб ее разрушили, - просто сказал Боби. - Чикаго без этой старушки не Чикаго.

Он отвернулся к окну.

– Я подумаю о вашей просьбе, - тихо проговорил я.

И Боби сразу понял меня, на цыпочках удалился в угол, затих, словно испарился.

Я думал про своего единственного друга Аллена.

В школе его звали Вилли. Вилли Копфманн. Но он-то любил, чтобы его называли Алленом. Кажется, так звали его деда по материнской линии, который в детстве, как и мой дед Жолио, столкнулся лицом к лицу со смертью в лагерях третьего рейха. Мы с Алленом дружили по-настоящему: делились секретами и никогда не выдавали друг друга.

Тихий, застенчивый Аллен оправдывал свою фамилию: он был настоящим головою-человеком. Прежде всего - человеком! Вилли Копфманн стал знаменитым физиком и остался прежним Алленом. Он приезжал к нам с Марией в гости, когда мы были молодые, не разъехались еще в разные концы света, разделял наши хлопоты, играл с Эдди и непрерывно шутил. Кажется, не было более коммуникабельного человека. Но я-то знал, что Аллен всегда одинок, замкнут. Временами мне казалось, что он влюблен в Марию.

Когда он уехал в Америку, где ему были предложены любые условия для работы, Вилли Копфманн исчез из всех справочников, появился физик Аллен. Через несколько лет исчез и профессор Аллен.