Михаил Королюк - Квинт Лициний 2

Психиатр, мля… Только такого интереса мне не хватало.

Плюхнулся на стул и замер, сосредотачиваясь. Мир дрогнул, теряя резкость, звуки слегка поплыли, а прямо из стены выступила, причудливо играя красками, дзета-функция Римана в комплексной плоскости. Ну, поехали.

Среда, 19 октября 1977, вечер

Ленинград, угол Лермонтовского и Декабристов.

— Фёдорыч, тут пацан до тебя, — моя провожатая отодвинула замусоленную шторку, и я буквально втиснулся в небольшое, плотно заставленное помещение. Несмотря на приоткрытое окно, в комнате было жарко; пахло куревом, клеем и, немного, тканями. С высокого потолка самодельной россыпью свисали стоваттки; вниз падал яркий, почти не дающий теней свет, почти как в операционной. За стеклами уже клубился синеватый ноябрьский сумрак, и оттого эта теплая и залитая светом комната казалась, несмотря на загромождение, уютной и обжитой.

— Ну? — рыкнул мастер, вдавливая окурок в стоящую на подоконнике консервную банку.

Я еще раз огляделся. Все, что надо, есть. Хорошо снабжаются наши Дома Быта. Мысленно улыбнулся, узнавая трехполосную заготовку под прессом. Повернулся к уже набычившейся фигуре и, указав на улику, произнес:

— На ком кроссовки Адидас, тому любая девка даст?

Фёдорыч построжел лицом и стремительно двинулся на меня. Я встревоженно напрягся, однако он лишь молча протиснулся мимо и, откинув многострадальную шторку, высунул голову в полутемный пустой проход. Повертел головой, прислушался, затем чуть слышно хмыкнул и уже вальяжно вернулся к станку. Сел, одернув полы темно-синего халата, помолчал, потом резко спросил:

— Что надо? Шузы? — он исподлобья посмотрел на меня и добавил в голос задушевности, — отдам на четвертак дешевле, если скажешь, от кого узнал куда идти.

Я подтянул табуретку и сел, показывая, что разговор будет не быстрым. Покачал головой:

— Да нет, Василий Федорович. Понадобятся – куплю или сам сошью.

Мастер прищурился, усмехаясь. Я согласился:

— Да я понимаю, что не совсем просто. Материалы подобрать, инструменты, станки нужные под рукой иметь… Собственно, я насчет последнего. Посмотрите.

Извлек из сумки и аккуратно разложил на столе собранный за месяц набор "сшей сам": отрез диагоналевого денима, бобину крашеных ниток, заклепки и пуговицы, патч с тиснением и красный флажок с заветным словом из пяти букв, что на "Le" начинается, но не "Lenin".

Дал время все разглядеть, потом продолжил:

— Шить умею, на вот этих станках. Только доступа к ним у меня сейчас нет… Обсудим?

Фёдорыч повернулся к прессу, в котором была зажата заготовка подошвы, и стал его раскручивать. Я сидел и терпеливо ждал ответа.

— Не, — родил он наконец, — не получится у тебя.

— Да я готов платить вам за аренду, — взмахнул я рукой. — Ну… Разумную сумму.

Он искоса посмотрел на меня:

— Не в этом дело, — и поправился, — не только в этом. Ты думаешь, что один такой умник? На учете все. Подрастешь, выучишься официально, сможешь сюда попасть по распределению или… Или еще как – вот тогда валяй, делай на рабочем месте что хочешь… В разумных пределах, конечно. Но сам! А за проходной двор здесь знаешь, что будет? Не знаешь? И слава богу, знать этого тебе и без надобности. Так что, вьюноша, — он усмехнулся, — иди с миром. В этом Доме Быта ничего тебе не обломится. И в других – тоже.

— А может…

— Не может, — твердо прервал он меня.

— У вас же здесь никого чужих не бывает, все свои! — воскликнул я недоуменно.

Он кривовато усмехнулся:

— Молодой ты… Этого и хватит. Зависть – страшная сила. Нет, я свои рамки теперь знаю, — он сжал правую кисть в кулак и показал мне, — видишь?

Мой взгляд прикипел к наколке на первой фаланге среднего пальца. Так, что тут у нас в этом перстне? Квадрат, диагональ, полсолнца светит вниз…

— Слаб я в тюремной геральдике, дядь Фёдорыч.

— Вот и радуйся этому, — проворчал он, — я почему с тобой вообще разговариваю… Дураков не люблю. Ты, вроде, не дурак, вон как все спланировал и подготовился. Теперь ты должен свой ум окоротить и поставить в рамки. Иначе – вот, — и он еще раз сунул мне под нос наколку.

— Да я сильно наглеть и не собирался, — упавшим голосом сказал я, — четыре-пять штанов в месяц и в тину. И честно делиться.

Он внимательно оглядел меня еще раз, подумал.

— Выучишься, отслужишь – приходи, поговорим. А пока – нет. Рано тебе.

Я вслушался в интонации. Увы, это "нет" – твердое. Ну что ж…

— Спасибо за полезный разговор, дядь Фёдорыч. Удачи вам, — и ушел.

Если я слажаю, удача в лихие девяностые ему пригодится. В прошлый раз Фёдорыч поднялся, проскочив на тоненького через прессуху рэкетиров. Без глаза проскочил и одной ноги, несмотря на все знание рамок. Повезло.

"Ладно, — я вышел на Лермонтовский проспект и оглянулся вверх, на сияющую огнями стекляшку Дома Быта. — Ладно. Перехожу к запасному варианту".

Пятница, 28 октября 1977, день

Московская область, Ленинградское шоссе.

— Все, Саша, стой. Дальше я сам.

Черный "Роллс-ройс" послушно скользнул к обочине и остановился. Сидящий на переднем сидении сотрудник "девятки" быстро и негромко забормотал что-то в рацию. Тяжелый, предназначенный для тарана неожиданных препятствий "лидер" круто развернулся и встал поперек пустынного Ленинградского шоссе, перегораживая сразу обе полосы. Замыкающий кортеж "скорпион" прикрыл лимузин сзади. Из машин охраны как чертики из коробочки выскочили, занимая свои позиции, телохранители.

— Можно, — кивнул головой руководитель охраны.

— Давай, Юра, пересаживайся тоже вперед, — сказал Брежнев и грузно полез из салона.

Андропов послушно поменялся местами с подчиненным.

— Эх, — Леонид Ильич включил зажигание, — прокачу!

Глаза его горели азартом.

Юрий Владимирович мысленно поежился. Неуемная страсть Первого к быстрой езде была постоянной головной болью "девятки". Дорываясь до руля, Брежнев порой загонял стрелку спидометра за двести, и долетал от Кремля до границы с Калининской областью, в Завидово за пятьдесят минут.

Машина пошла в плавный разгон.

— Леонид Ильич, — взмолился Андропов, — только осторожно!

— Не учи отца детей делать, — хохотнул, довольно блестя глазами, Брежнев, — я сорок лет за рулем, и ни одной аварии. Осторожен ты, Юра. Прямо как Михал Андреич, тоже тот еще "гонщик". Пятьдесят девять километров на спидометре и не больше. Как по Кутузовскому поедет, так всех за собой соберет. А я вот с ветерком люблю. Для меня это – лучший отдых.