Андрей Дай - Искра Зла

- Ты прожил бестолковую жизнь, - осознавая, что просто теряю время, беседуя с врагом, тем не менее выговорил я. - Служил не тому господину. Дружил с подлецами. Радовался боли других людей... Если бы Спящие все еще оставались с нами, я не переживал бы за твою душу. Ты за все ответил бы перед богами... Но их нет... Поэтому, знай!

Я встал и выдернул меч из земли.

- Ты умрешь так же, как жил. Бестолково. В глухом углу обитаемого мира, от меча в руке лучника...

Мирослав скривился, как от боли, и когда его голова гулко свалилась на хвою, гримаса так и застыла на его губах. А я подумал, что Судьба несправедлива, не позволяя фантазиям сбыться. В мечтах смерть первого из моих врагов, должна была затронуть мою душу гораздо больше.

Вечером, с первыми звездами сожгли тела павших товарищей. До того еще трофеи делили. В повозке посла почти две тысячи серебряных монет нашлось. Да сотен пять еще по карманам мертвецов Парель насобирал. Треть добычи, по древней воинской правде, Ратомиру отошло. Монет двести - почти пять фунтов весом - мне причиталось. Да только я их Велизарию отдал. Все равно их ценность мне неведома. Инчуте и другим полусотникам по десять и прочим воинам по три. Остальное серебро для родственников погибших отложили, решив - как в Дубровицы придем, с оказией переправим.

Многие из отроков и доспехами обзавелись, и оружием справным. Мечами и кинжалами. Арбалеты никто брать не захотел. Лживая это выдумка, не к лицу орейскому воину. Жрец-казначей чуть в пляс не припустил от такой вести.

- Вы, господа дружина, как хотите, а только, если машины сии вам не к чему, я их на торг понесу. Злато походу не помешает, а на диковинку покупатель всегда найдется!

Никто и не спорил. Да и не до того было. Тела погибших поленьями обложили да и подожгли. И стояли вокруг, пока не прогорело. И несколько крестьян местных рядом стояло - староста и еще несколько.

Туземцы принесли пару бочонков медового хмельного напитка. Вроде пива. Так что тризну справили весело. Тут парней и отпускать стало. Старики рассказывали - после боя всегда так. Даже матерые вояки колобродят. Кто плачет, кто смеется. Кто рассказывает, где в бою был и что видел. Да так иные торопятся, что и заикаться начинают. Человек ведь только что со смертью глазами встречался. Уж и дыхание ее ледяное чуял. Кровь вскипала от ужаса. А все-таки жив остался! Теплая она - жизнь. Тепло в жилы огнем пышет, дурь ядовитую выгоняет. Вот и чудят парни...

- Ты, што ли, парнишка, Арч из леса будешь? - чувствуя свое право, стоя на своей земле, не слишком доброжелательно обратился ко мне староста.

- Я.

- Не врет, значит, молва людская. Мал ростом, а колдун великий... - громким шепотом, подсказал крепко сбитому мужичку один из его спутников. Судя по рукам, привыкшим к воде и глине - гончар.

- И ты, значиццо, с отроками ростокскими обидчиков на тракте порешил?

- Угу.

- И охотных людей короля-оборотня воевать тоже ты созываешь?

- Нет. Не я.

- Сказывают - ты. Лжа, што ли?

- Воинов вон Ратомир, принц Модулярский, собирает, - пояснил я.

- А верно ли, что отца твоего Белым кличут?

- Верно. Да и я Арч Белый...

Делегаты тут же повернулись спиной и принялись тихонько совещаться. Потом старейшина шагнул два шага вперед, а остальные шагов на пять назад.

- Не ходи в Дубровицы, парень, - веско заявил мужик. - Не пойдут с твоим принцем тамошние люди, коли их звать станешь. Князь наш, Уралан, добрый человек. Народ его любит. И то, что колдунами лесными он зачарован, - все ведают. Оттого и сына княгиня наша родить не может. Родич твой, Белый, на трон княжеский проклятье положил. Сам, поди, знаешь...

- Сам знаю. А ты ведаешь ли - за что завет наложен? За что князя наследника лишили?

Староста оглянулся на группу поддержки. Те, вытянув шеи, слушали разговор с безопасного расстояния.

- Тем нас каждый орейский гость попрекает! Сколько уже годов тому минуло, больше ста уже! Пора бы простить...

- Пока живы были матери тех, кто у Чудска головы сложили, вы таких речей не вели. Сколько людей домой бы вернулись, коли на поле бранном дубровичи на копья баронскую конницу встретили?

- Тем нам в морды и тычут, колдун.

- А если и сейчас отроки ваши по своей воле оборотня воевать не пойдут, знаешь что говорить про вас станут?

- Что даже зайцы отважнее дубровичей...

- Могу и не ходить к Уралану, - кинул я. - Только тогда и другое еще скажут. Мол, нет больше среди орейского народа такого удела - Дубровицы. Чужие это. Вон, скажут, всех Белые звали, только ими побрезговали...

- Совсем ты, парень, нас в ловушку загнал.

- Сами того хотели, - хмыкнул я. - А что князя своего любите, это хорошо. Значит добрый человек. Нужно будет на него посмотреть...

- А правду ли бают, будто завет только на трон княжий наложен? И коли с трона слезть, то и сына родить можно? - крикнул издалека гончар.

- Истинная правда. Хочешь на высоком престоле посидеть?

- А чево же и не посидеть?! - задорно воскликнул длиннорукий мастер. - Два сына у меня уже...

- У князя Аршана того, кто в дружину общую воев своих не дал, тоже двое были, - глядя прямо в глаза веселящемуся гончару, выговорил я. - Хочешь детям своим их судьбины?

Мужички побледнели. Страшно это - пережить своих детей. Поздно это понял гордый князь Аршан. Может, и хотел бы жизнь свою за здоровье сынов отдать, да нити Судьбы с клубка сматываются, а обратно - нет. Прошлого не воротишь. Отговорился, дружину не дал. Мол, где эти баронские рыцари, а где Дубровицы. И нечего землю топтать, коли уделу ничего не угрожает! А потом выл, на звезды глядючи, когда его дети как свечи имперские сгорали. Лучше бы сам голову у Чудска сложил, полком удельным воеводствуя...

Потому и поехал я с принцем в столицу княжества, что у каждого урока начало должно быть и конец. И раз люди через попреки и шутки соседские князя своего все равно любить не перестают, значит и этому завету предел наступал.

13

Стена Дубровиц была низкой и какой-то вросшей в землю. Словно вцепившаяся каменными корнями в самую сердцевину мира, невысокая и кряжистая, как и славные деревья, давшие прозвание городу. А дубы там повсюду. Перед и за стеной, суровыми стражами вдоль широких улиц, вокруг княжьего детинца. По-хозяйски распростерли могучие ветви, кое-где и в окна норовя забраться. Да и сами улицы городка темными пещерами выглядели, вместо пыли усыпанные ржавыми листьями и желудями. Оттого поросята в Дубровицах столь упитанны и ленивы, что приходилось объезжать их сально колышущиеся туши, лежащие прямо посередине дорог.

И дух в городе был особенным. Сухим, пахнущим даже не пылью, а древностью. Веками, уходящими за горизонт человеческой памяти. Крепко пахло, несокрушимо. В таком аромате, словно кожи в чане с корой дубовой, жили столь же кряжистые, низкорослые основательные люди. Глянешь на такого, и понятно сразу: у него "нет" - это нет. А "да" так редко говорит и с таким лицом губы растягивает, что будто горы рухнут, а его слово стоять останется.