Марина Дяченко - Судья

* * *

В пятницу у меня выходной. Вечером я иду на концерт в городской парк. Иногда со мной здороваются. Чаще - почтительно уступают дорогу. Охотиться за моей головой в этот вечер никто не рискует, и это прекрасно. Я сажусь на траву, поближе к оркестру. Справа от меня - озеро с проточной водой, лилиями и парой белых лебедей. Лебеди спят, спрятав голову под крыло, и их тихонько сносит течением. По всему парку горят фонари. Люди ждут начала концерта; оркестранты понемногу рассаживаются и настраивают инструменты. Рядом со мной никто не рискует сесть. Тем приятнее мне встретить соседку из дома напротив. Это уже очень пожилая, нездоровая, но ироничная и уверенная в себе особа. Заметив меня, она машет рукой, и я машу в ответ. Она устраивается рядом. Раскладывает скамеечку, ставит на траву корзинку со снедью для пикника: - Добрый вечер, Судья. Вы, как обычно, в одиночестве? На краю поляны, в кроне большого каштана, вдруг во весь голос запевает, будто включается, соловей. - Почему вы не бросите все и не уедете куда-нибудь? - спрашивает старушка. Я пожимаю плечами: - Я привык к своему дому. Я очень привязываюсь к месту. - Возьмите бутерброд, - предлагает она. - Спасибо. Она смотрит, как я ем. В глазах ее - на долю секунды - мелькает сожаление. Если бы она знала, что встретит меня на концерте - отравила бы бутерброд. Она тут же отводит взгляд. Руки ее начинают дрожать; в отличие от давешней девицы, ей действительно стыдно. - Это сильнее нас, - говорит старушка, бесцельно роясь в своей корзинке. - Мне кажется, раньше деньги не значили так много... - Смотря какие деньги, - говорю я. На возвышение выходит дирижер; соловей смолкает. Начинается концерт; мы со старушкой молча жуем ее бутерброды. ...Симфоническая музыка для меня чем-то сродни тишине внутри цистерны. Понимаю, что нельзя сравнивать их, тем не менее сравниваю; звуки скрипок посреди вечернего парка, где дремлют в воде лебеди, привносят в мою душу почти такое же счастливое успокоение, как и беззвучный плеск кислоты в гигантской емкости из-под химикатов. Я слушаю дыхание оркестра и смотрю на звезды; наконец первая часть концерта закончена, звуки ложатся на листья, как роса, и аплодисменты расслабленной летней публики почти не слышны за шелестом ветра, кваканьем лягушек и возобновившимся пением соловья. Старушка рядом тоже смотрит на звезды. Глаза ее полны слез. - Что бы вы сделали с этими деньгами? - спрашиваю я ее. Она встряхивает головой, будто отгоняя наваждение: - Я... Ах, что вы, Судья... Мне вовсе не нужны деньги. Я не в том возрасте, - она улыбается. Я всю жизнь прожила в относительном достатке... Никогда не знала нищеты... Никогда не видела океана... Ах, при чем тут океан, на эти деньги можно купить целый остров... Да что там - десяток островов... И спать на свежем воздухе без снотворного... Ах, тише, они продолжают... Я ложусь на траву, вытягиваю ноги и слушаю музыку, глядя на звезды.

* * *

После концерта я немного брожу по пустеющим улицам. Погода замечательная. Звенят цикады. Последний трамвай катит мимо, освещенный, как витрина, где единственной парой манекенов сидят поздние пассажиры - мужчина и девушка. У девушки в руках букет из жасминовых веток. Я иду домой и вынимаю из кладовой свою пленницу, которая сидит там вот уже три дня, прикованная к батарее, на хлебе и воде. Она похудела; я вывожу ее за порог и легонько подталкиваю под зад. - Я еще вернусь, - говорит она, оборачиваясь. Я устал от нее. Ее незамутненная юная брутальность меня травмирует. - Если ты вернешься, я отрублю тебе уши, - говорю я серьезно. Она верит. Отступает на шаг - нагловатая, но беззащитная. Настырная. Доверчивая. - Скажи, как ты это делаешь? - просит, почти умоляет. - Почему тебя нельзя убить? Почему? Я знаю, что меня можно убить, но сообщать ей об этом не собираюсь. - Может быть, у тебя есть секрет? - продолжает она. - Может, тебе надо волосы срезать, чтобы ты потерял свою силу? Или еще что-нибудь? Я захлопываю дверь подъезда. Наверху, на лестничной площадке, стоит мой сосед в полосатой шелковой пижаме. - Ходил на концерт? - спрашивает, как ни в чем не бывало. - Ага, - отвечаю я. - Хорошо, что не было дождя.

* * *

Понедельник - аврал; меня просят в порядке исключения поработать днем. Я мою одну цистерну до обеда и еще одну после обеда; возвращаюсь в сумерках пешком, чтобы медленно, шаг за шагом, вернуться из безмолвного мира ядовитых реактивов. У порога моего дома, не скрываясь, прямо в желтом прямоугольнике света, падающего из соседского окна, стоят двое. Они безоружны; первый импозантен, и я его знаю: эта лучший в городе адвокат. Второй молод, высок и крепок; на нем хорошо сшитый светлый костюм и широкополая шляпа, надвинутая чуть ли не на глаза. - Добрый вечер, Судья, - говорит Адвокат. Молодой человек тоже здоровается и слегка разводит руки в стороны - видимо, чтобы показать, что безоружен. Он нервничает. Он как будто меня опасается. - Добрый вечер, - говорю я. - Не подняться ли вам ко мне в гости и не выпить ли по рюмочке неплохого коньяка? Адвокат соглашается. Молодой человек как-то конвульсивно кивает. Если бы не Адвокат, я не стал бы приглашать его в гости. Я устал. Отперев дверь, я молча радуюсь, что приходившая накануне уборщица успела все так чисто и тщательно вымыть. Ни пороховой гари, ни оборванных занавесок, ни валяющихся под ногами гильз; гости рассаживаются в кресла. Я открываю бар и предлагаю знакомиться. Молодого человека зовут Георгом. Оказывается, он пришел ко мне по делу Адвокат просто обеспечивает ему правовую поддержку. Мне становится интересно. - Я работаю в букмекерской конторе, - говорит юноша, волнуясь. - Мы регистрируем пари... любые пари, я хочу сказать. Мой отец основатель конторы... Мы весьма состоятельные люди. Да. Он не хвастается - он намекает, что у него нет оснований желать моей смерти. Я улыбаюсь. - Да, - говорит юноша нервно. - Несколько дней назад я предложил отцу мой собственный проект, извините. Очень крупное пари. Зрелище в реале. Ход действий будет представлен крупнейшими телекомпаниями... Ток-шоу в праймтайм. Я заключу пари с моим собственным отцом... Он замолкает, подбирая слова. Я терпеливо жду - юноша представляется мне вменяемым, значит, рано или поздно он сам расскажет, при чем здесь я и чего ему от меня надо. - Отец, - начинает Георг, и по тому, как он произносит это слово, я заключаю, что его отношения с отцом непросты, - абсолютно уверен: во всей нашей стране не найдется человека, не мечтающего положить вашу голову в полиэтиленовый пакет... и отнести по адресу, извините. - Так-так, - говорю я, потому что теперь он замолкает надолго. - Прошу вас, продолжайте. - А вот я, - говорит он тише, и в глазах его появляется приятный огонек, - совершенно уверен в обратном. - Гм, - говорю я, на этот раз действительно удивленный. - Вы уверены, что никто-никто не хочет... - Нет, - он так возбужден, что осмеливается меня перебивать. - Все мы слабы перед лицом огромных денег, которые идут в руки сами по себе... Извините. Но я уверен, что, если хорошенько поискать, в мире обязательно найдется человек, который не станет вас убивать, даже если у него будут для этого все условия. Который устоит. Понимаете? Собственно, пари заключается в том, чтобы найти такого человека за тридцать дней. Если такой "отказник" найдется - мой отец выплатит мне сто тысяч чистых! Я наконец-то куплю свой дом, смогу жениться на любимой девушке и съездить в отпуск на острова... - А если нет? - спрашиваю я с тяжелым сердцем. - Если такого человека не отыщется за тридцать дней? - Тогда я проиграю, - говорит Георг огорченно. - Мне придется отдать отцу мою долю в семейном деле... Это означает, что я останусь без гроша в кармане. Я смотрю на него так долго и пристально, что он начинает ерзать в кресле. - Да, - говорит он наконец с вызовом. - Я не лучше прочих. Я бы и сам вас убил. Купил бы дом и женился наконец на Ладе... Но я не могу вас убить. Если уж профессионалы не могут - куда мне... Зато я верю - я знаю! - что есть на свете люди, которые не нажмут на курок, даже если вы будете крепко спать, связанный по рукам и ногам, и ствол пистолета будет приставлен к вашему лбу... Извините. - Забавно, - говорю я. - А как вы собираетесь это проверить? Каким образом я окажусь крепко спящим и связанным, да еще и с пистолетом у лба? - А вот это и есть суть проекта, - говорит он, и погасшие было глаза опять загораются. - Мы с вами - и с телевизионной группой - отправимся в небольшое путешествие. По дороге мы будем встречать разных людей, они не будут знать, что за ними наблюдают, а мы будем подстраивать - как будто бы, - что у них есть возможность вас убить. Конечно, большая часть из них на нашу уловку купится... Но когда мы найдем кого-то - мужчину, женщину, ребенка - кто откажется вас убивать при несомненных шансах на успех, вот тогда подвиг этого человека зафиксируют камеры, покажут в прайм-тайм, и отец выплатит мне сумму, предусмотренную юридически заверенным договором. А вы получите вознаграждение, о сумме которого мы можем договориться прямо сейчас... Это большие деньги. В самом деле большие. Я перевожу взгляд на Адвоката. Тот сидит, закинув ногу на ногу, и вертит в пальцах опустевшую рюмку. - Проект осуществимый, - говорит он в ответ на мой взгляд. - Разумеется, последнее слово за вами, Судья. Если вам неинтересно это забавное приключение с весомым денежным призом в финале, вы можете и отказаться. - Спасибо, - отвечаю я вежливо. - Мне хватает и приключений, и денег, и славы. Теперь, если позволите, я провожу вас до порога. Адвокат, который немножко меня знает, сразу же встает. Георг поднимается следом; лицо у него удивленное, но не растерянное: - Я так и думал, что с первого раза вы откажетесь, господин Судья. Может быть, мне не удалось все правильно изложить... Можно, я перезвоню вам через несколько дней? Извините... - Не стоит, - говорю я. - Спокойной ночи. У порога Георг еще раз оборачивается: - Извините... Но, может быть, вы не знаете, что такое прайм-тайм?