Марина Дяченко - Судья

* * *

Когда я возвращаюсь с работы, уже под утро, поперек входной двери натянута невидимая режущая проволока, а давешняя девушка сидит в кустах с активатором наготове. Я устал. Вытаскиваю девушку из кустов, отбираю активатор, уничтожаю проволоку. Тащу визитершу на второй этаж и сгружаю у себя в квартире прямо на пол. Пленница отползает в угол и оттуда смотрит, как умирающий фламинго. Я иду в ванную и мою руки; когда возвращаюсь, девушка уже стоит на подоконнике и табуретом пытается высадить непробиваемое стекло. (Мой сосед щепетилен. Его люди поставили мне точно такие же окна, какими они были до утреннего визита пятнистых головорезов.) При виде меня девушка бросает табуретом, и довольно метко. Я уклоняюсь. - Вы меня убьете? - спрашивает она сверху, с подоконника. - Милая девушка, - говорю я, усаживаясь в кресло. - Если бы я убивал всех охотников за моей головой, население этого города заметно сократилось бы. - А что вы со мной сделаете? - спрашивает она уже менее уверенно. - А чего бы вы хотели? - любезно отзываюсь я. Она пугается почему-то даже сильнее, чем тогда, когда я вытаскивал ее из кустов. Пытается открыть окно, но инженерное решение рамы этого не предусматривает. - Как вас зовут? - спрашиваю я сурово. Она легко соскакивает с подоконника и пытается прорваться к двери. Мне приходится встать. - Как вас зовут? - спрашиваю я, опуская ее на потертый ковер. (У ножки дивана вижу стреляную гильзу. Уборщица могла бы работать и тщательнее.) - Ада, - говорит она, на секунду перестав вырываться. - Скажите, Ада, вам не стыдно? Она не понимает вопроса. - Хорошо... Вам меня не жаль? Убивать? - Жаль, - врет она. - Но у меня нет другого выхода. Я отпускаю ее и возвращаюсь в свое кресло. Она остается сидеть на полу. - И какого же такого выхода у вас нет? - Мне нужны деньги, - говорит она просто. - Очень нужны. - Да, но ведь и мне нужна моя голова! - Значит, я проиграла, - говорит она, помолчав. - Меня предупреждали, что это будет сложно... Я хмыкаю. "Сложно". - Ада, я вас чем-нибудь обидел? Я ваш враг? Вы желаете моей смерти? - Нет, - говорит она на этот раз искренне. - Но раз за вашу голову дают такие деньжищи - я должна была хоть попытаться! - Но ведь это безнравственно, - говорю я, не надеясь на понимание. Убить человека за деньги! - Может быть, - говорит она тихо. - Но только меня ведь тоже скоро убьют за деньги. Тут, понимаете, такое дело - либо я вас убью, либо они меня. Только я вас, скорее всего, уже не убью... В ее голосе звучит странная надежда. Вот оно что - в рукаве ее курточки имеется отравленная игла в жестяном чехольчике. Девушка потрясена, но отнюдь не деморализована. - Зачем вам деньги? - спрашиваю я. - Я задолжала, - объясняет она охотно. - Надо отдавать. - Как же вы умудрились? Она машет рукой: - Долго ли... Меня подставили, я сглупила... Неважно. - И вы решили променять мою жизнь на свою? - Что вы все ноете, - говорит она с внезапным раздражением. - Я молодая, мне еще жить и жить... А кроме того, вы-то сам - святой, что ли? Почему за вашу голову назначены такие деньжищи? Не случайно ведь? Она намекает на некое тайное знание. В самом деле полагает, что знает правду. - Почему же? - спрашиваю я. Еще минуту назад она и сама лихорадочно придумывала тему для разговора чтобы было время подобраться ко мне поближе и без помех вытряхнуть иголку из рукава. - Все знают, - говорит она небрежно. - Вы приговорили к смертной казни человек десять невиновных. Все это знают. Вы всегда выходили сухим из воды... Вам просто нравилось приговаривать к смерти. За такое приходится расплачиваться, я удивляюсь, как вас до сих пор не убили! - Прямо-таки "человек десять", - не верю я. Она подползает на четвереньках: - А даже если и меньше... Если вы хоть одного человека приговорили без вины... Будь у вас совесть - вы давно бы с моста в воду кинулись! Слово "совесть" звучит в ее устах пикантно, даже экзотично. - Задолго до твоего рождения, - говорю я, плавно переходя на "ты", когда я действительно был судьей... И замолкаю. - Что? - спрашивает она, подползая ближе. - Назначать награду за чью-либо голову могло только государство, - говорю я. - А человек, убивший кого-то, при определенных обстоятельствах мог легко отправиться за решетку. Такое было время. - Ну? - она прикидывает, как лучше до меня дотянуться. - Государство или за решетку, все едино. Не надо делать гадостей, и никто не назначит за вас награду... Нет? - Нет, - говорю я. Но она не слушает - ей не до того. Отравленная игла потихонечку скользит из рукава в ладонь. - Все равно, - говорит она. - О вас рассказывают такое... - Что же обо мне рассказывают? Зрачки ее расширяются. Она шагает вперед, тянется лицом, будто собираясь меня поцеловать. Я аккуратно заворачиваю ей за спину атакующую руку правую, с иглой. Вот теперь она осознает свой проигрыш. Вырывается уже не молча - с обиженным ревом, так что слезы летят по всей комнате. Я не позволяю ей укусить себя (хотя ей очень хочется). Сношу с лестницы и легонечко спускаю с крыльца - без членовредительства, но так, чтобы запомнилось. А потом опять возвращаюсь домой. В "глазке" двери напротив горит свет.

* * *

Я сплю почти весь день. Все спокойно. Никто не вламывается ко мне, никто не стреляет с крыши напротив, никто не тычет в форточку трубкой с парализующим газом. Я просто сплю. Мне хорошо. Я просыпаюсь перед закатом и некоторое время лежу, глядя в исклеванный пулями потолок. Следы попаданий и старые, и свежие: я давно зарекся делать в этой квартире побелку... Я хотел бы когда-нибудь жить в уютном доме с лепными потолками, светильниками из цветного стекла и сувенирным оружием на стенах. Но какой смысл заводить в доме лепнину, если ее уже через полчаса собьют выстрелом? Мне делается грустно. Тот, кто живет напротив, безукоризненно верно рассчитал свою месть. Прежде чем меня убьют (а когда-нибудь это все-таки случится!), я окончательно разуверюсь в человеческой порядочности. Еще тридцать лет назад мир не был таким циничным... или мне кажется? Цинизм. Вот что я особенно ненавижу. Не жестокость, нет. Я сам жесток. Например, вчерашнюю девицу вполне можно было не спустить с крыльца, а спокойно усадить на землю... При воспоминании о девице во рту моем намечается вкус гнили. Я морщусь. Мой ранний ужин (или поздний завтрак) оказывается прерван диким грохотом. Бронированная дверь слетает с петель - кажется, ее взорвали. Я поднимаюсь и с пучком зеленого лука в одной руке и куском хлеба в другой иду посмотреть, кто пришел. Пришел коренастый смуглый парень в тесном спортивном костюме. Движется, как летучая мышь. Очень быстрый. Пластичный. Мне даже доставляет удовольствие пару минут за ним наблюдать. После долгой подготовки он атакует. Я стараюсь не повредить ему позвоночник; обмякшее тело сгружаю на ступеньки и звоню в "скорую". Мой сосед стоит в дверях своей квартиры, и лицо у него озадаченное. - Поставь обыкновенную дверь, - говорит он. - Если всякий раз восстанавливать эту железку, у меня не хватит денег на вознаграждение. - Тогда поставь такую, как у себя, - соглашаюсь я довольно вяло. Недоеденный пучок лука лежит на полу в прихожей; мне уже не хочется есть. Если бы не мои цистерны - давно впал бы в депрессию, ей-богу. ...Когда я возвращаюсь с работы домой, как обычно, под утро, под ковриком у крыльца имеется пластиковая мини-бомба, а упрямая девушка сидит на крыше с пультом дистанционного управления в руках.