Владимир Романовский - Год Мамонта

Он демонстративно порвал свиток на четыре части, бросил их себе под ноги, и наступил на обрывки.

Толпа одобрительно гудела.

Зигвард пошел в отведенные ему Кшиштофом покои. В туалетной комнате все было устроено, как во времена их юности в кронинском университете. Был даже туалетный смыв, чудо механики, и несколько умывальников. Спальня была просторная, с большим, удобным камином. Зигвард подкинул в камин дров, приоткрыл створку высокого окна, и, быстро раздевшись, с наслаждением растянулся на отбеленной и высушенной на зимнем ветру простыне. За дверью послышались шаги босых ног. Зигвард приподнялся на ложе и прислушался.

Игриво улыбаясь и краснея, Услада в одной ночной рубашке до колен, со свечой в руке, прошла по коридору и остановилась у двери покоев приезжего. Чуть помедлив, она постучалась было в дверь, но тут в коридоре появилась еще одна фигура со свечой, тоже в одной ночной рубашке. Услада удивленно вгляделась. Фигура приблизилась и оказалась сестрой Забавой. Услада чуть наклонила голову, недовольно глядя на сестру. Молча и деловито, Забава хлестнула Усладу открытой ладонью по пухлой румяной щеке. Услада тихо вскрикнула. Глаза ее округлились. Сдерживая слезы, она повернулась и пошла обратно. Забава подождала некоторое время. Услышав звук закрывающейся и запирающейся двери, она повернулась к входу в покои приезжего и тихо постучала.

Через некоторое время дверь открылась. Зигвард оглядел Забаву с головы до ног, чуть улыбнулся, отступил, давая ей пройти внутрь, и затем закрыл и запер дверь.

Фаворит с перебитым носом был, безусловно, обеспокоен потерей влияния над царственной любовницей и наделал бы дел, но Забава была предусмотрительна, и этой же ночью фаворита задушили, выволокли тело к реке, привязали к шее камень, и спустили в прорубь. Когда несколько позднее об этом узнал Зигвард, он подумал, что простота решений в Славии связана с климатом. Слишком холодно, чтобы придумывать хитроумные ходы и плести интриги, плутая по кривым влажным лабиринтам человеческой низости. А вот в теплых странах, где все растет и никаких повседневных забот нет, подумал он, наверное только этим и занимаются — плетут и плетут интриги, предают друг друга, а потом якобы мирятся, а результаты менее эффективны. Впрочем, как и милосердие, эффективность бывает разная, разного качества.

Наутро Забава приготовила в соседнем помещении теплую журбу и выпив с Зигвардом по чашке, с достоинством удалилась в свои покои. Зигвард решил, что сегодня же непременно выяснит, где именно находятся покои Услады, которая нравилась ему гораздо больше, чем ее сестра, хоть и сестра была вполне ничего. Умывшись и одевшись, он вышел и успел в столовую как раз к завтраку. После завтрака Кшиштоф повел Зигварда в дворцовую библиотеку.

— Так вот, хотел я с тобой поговорить, если помнишь, — сказал он, усадив Зигварда в очень удобное дубовое кресло. Огромное количество полок, уставленных свитками и фолиантами. Огромный камин. Трещат дрова. Уютно. — Ривлен Великий. Статуя.

— Да. Наставляет побежденных артанцев.

— Именно. Ты еще сказал, что смутно что-то помнишь. Теперь я тебе скажу, откуда у тебя эти воспоминания. Кронинский Университет.

— Точно! — вспомнил Зигвард. — Модный курс. Предыстория.

— Правильно. Помнишь наставника этого курса?

— Да, конечно. Мы его за глаза Лейкой звали. Он был на лейку похож.

— Он и сейчас на нее похож. Он у меня тут, по соседству, занимается исследованиями. И днями и ночами торчит вот тут, в библиотеке. Сейчас он у западных границ, что-то нашел, копает. Плачу ему я. В общем, я много думал на эту тему после Университета. Получается, вкратце, что есть записанная история, о которой можно прочесть в фолиантах. Есть полу-мифическая история, времен Придона и Скилла, которой занимаются историки, надеясь всех вывести на чистую воду. И есть предыстория, причем, заметь, вовсе не допотопная. О соседних цивилизациях того времени известно очень многое. А о Троецарствии — ничего. Вообще ничего. Тот же самый Ривлен — кто он такой был? Кем правил? Кого покорял? А артанцы побежденные, между прочим, изображены в той композиции скульптурной — как либо сегодняшние ниверийцы, либо славы. С правого краю один — совершенно типичный вик. Никакой раскосости в глазах. Никаких приплюснутых черепов. Само слово Артания — явно ниверийского происхождения, ничего общего с языком артанцев не имеет. Как тебе такое?

— Не знаю, — сказал Зигвард. — Я не лингвист.

— Я тоже не лингвист. Ну, не важно. Когда было Большое Перемирие, я посылал людей, включая Лейку, в Артанию. Копали, рассматривали, а еще легенды всякие собирали. Получается странная картина. На артанских территориях обнаружилась целая куча ниверийских построек, причем не колониально-временного типа, а перманентных. Целые города. Под землей, естественно. Но есть и наземные сооружения. Есть явно перестроенные в язычество славские храмы. Есть зарисовка здания, которое ничем, кроме театра, быть изначально не могло. Найдены какие-то свитки на древнеславском, перевести которые не представляется возможным. И есть мраморная доска, которую Лейка приволок из Арсы, с надписями на старониверийском который, к счастью, переводим. Из текста следует, что город Арса был основан Ривленом Великим и являлся его перманентной резиденцией. Ты был в Арсе?

— Был, один раз. Очень давно.

— Я тоже был, и тоже очень давно. И меня тогда поразила одна вещь. Типично для артанских поселений — строить на одной стороне реки. Так удобнее. Башенка с идолами, а вокруг много построек, в основном деревянных. А в Арсе — остров на реке, башенка на острове, больше и лучше в инженерном смысле, чем их обычные постройки, и в обе стороны мосты. Напоминает одновременно Висуа и Астафию. Половина мостов развалилась, никто их не чинит. А по артанским легендам, Ривлен Великий был артанцем.

— Ну да!

— Представь себе.

Помолчали.

— Ты хочешь сказать, — предположил Зигвард, — что Троецарствие было когда то империей?

— Именно. Более того. В этой империи говорили когда-то на одном языке. Даже в легендах о Придоне, к примеру — все друг друга запросто понимают. А по повадкам этот самый легендарный Придон — просто вик. Самый обыкновенный. А неприязнь к нему некоторых легендарных персонажей по духу — точь в точь взаимная нелюбовь виков и русов. Их до сих пор нельзя по двое ставить ни в охрану, ни в лазутчики — обязательно подерутся, сволочи.

Зигвард засмеялся. Однако, то, что говорил Кшиштоф, показалось ему занимательным.

— Так, стало быть, по артанской легенде, артанцы завоевали Ниверию, — сказал он. — Это я помню.