Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну

На вид огромный балаур оказался абсолютно нестрашным — может, потому, что она уже знала, что у него игривый, незлобный нрав. И еще в облике Оштобы проступала некая несуразность: его увенчанная ветвистыми рогами голова с вытянутой прямоугольной мордой, с косматой бронзовой гривой, изнутри которой посверкивали алым глаза, выглядела слишком тяжелой для гибкого змееподобного тела, тоже бронзового, с прозеленью — тела очень длинного, с четырьмя когтистыми лапами, с постепенно сужающимся хвостом и с шипастым гребнем, который встал дыбом, едва балаур понял, что призвавший его хозяин не один. Огоньки глаз полыхнули ярче, нижняя челюсть выдвинулась вперед, демонстрируя торчащие наружу желтоватые клыки.

— Я тебя не боюсь, — тихо проговорила Кира.

Оштоба наклонил голову до самой земли и, ступая боком, принялся обходить девушку по кругу, не сводя с нее глаз. Хвост его при этом жил отдельной жизнью до такой степени, что на пятом шаге балаур об него споткнулся и… нет, вряд ли это гибкое существо могло упасть, и все-таки на два-три удара сердца оно определенно потеряло равновесие.

— Хватит, — сказал Дьюла, и единственное слово прозвучало так, словно камень упал на дно глубокого колодца.

Граманциаш взмахнул рукой, и балаур бронзовым косматым угрем скользнул к нему и ткнулся лобастой башкой в колени — как только не задел рогами? Дьюла запустил черные пальцы в гриву Оштобы, мучительно сморщился, тряхнул головой и что-то проговорил на скрежещущем языке земли и камней. Питомец ответил таким же скрежетом, но гулким, нутряным и… кажется, улыбнулся. Потом чернокнижник в один миг оседлал балаура, как жеребца с бронзовой шкурой, и устремил изумрудный взгляд на Киру.

— Садитесь позади меня, госпожа Адерка.

Это была не просьба.

Кире очень не хотелось снова к нему прикасаться. К ее удивлению, этого и не понадобилось: стоило ей устроиться на спине подогнувшего гребень Оштобы, и все тело словно опутали крепкие нити. Они не сковывали движения, не лишали свободы, зато удерживали на месте, создавая ясное ощущение надежности и безопасности. Она поняла, что упадет с балаура, только если сама этого пожелает.

Оштоба заволновался — принялся возбужденно топтаться на месте, извиваясь всем телом; он издал тихий звук — нечто среднее между рычанием и шорохом, с которым осыпаются с вершины горы мелкие камни. Много мелких камней.

— Что бы ни случилось, — сказал Дьюла, — не надо бояться.

И они взлетели…

— Не надо бояться. — Младший ненадолго прервался, чтобы пощекотать ее ухо раздвоенным языком. — Ну какой в этом смысл? Ты же знаешь: случится то, что должно случиться. Ты уже столько испытала, столько сказок выслушала… у страха не должно быть власти над тобой.

Он взял ее за подбородок, большим пальцем коснулся нижней губы и оттянул вниз, обнажив зубы. Заставил повернуть голову, и она почувствовала кожей его дыхание, пахнущее сорванными и увядающими цветами.

— Посмотри на меня. Открой глаза.

Она повиновалась.

Младший был хорош собой и больше, чем братья, походил на человека. Его третий глаз открывался лишь изредка, а плоть на пике страсти делалась прозрачной, как стекло, демонстрируя бледно-синие кости, фиолетовый пламень сердца в грудной клетке и копошащихся вокруг черных змей. Скелет был неправильный — Кире это нашептали голоса, те самые голоса, которые она слышала, пока ее пожирал Старший. Слишком много ребер, сдвоенная clavicula, удлиненный processus xiphoideus… Но в остальное время мало что в его внешности выдавало змейскую природу. Даже и сейчас легко можно было вообразить, что черные от кончиков пальцев до запястья руки всего лишь перчатки, которые он почему-то не снял, оставшись полностью обнаженным.

Длинные и влажные от пота кучерявые волосы упали ему на лицо, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы и скользнуть языком, кажется, до самого нутра, где что-то привычно всколыхнулось в ответ. Кира перестала дышать, но глаза не закрыла; ее взгляд был устремлен змею за спину, на каминную полку, где часы пробили неведомо сколько и механическая танцовщица всплеснула руками, взмахнула ножкой. Было непросто научиться переселять свой разум в тело куклы, но Кира смогла. Возможно, за это стоило благодарить зеркала, которыми полнилась странная комната без стен, пола и потолка. Глазами плясуньи она видела сперва нагую пару, предававшуюся плотским утехам, и что-то в их действиях было от танца, что-то — от битвы, в которой одна сторона была изначально обречена проиграть. Постепенно они сливались воедино, превращались в существо с двумя спинами и головами, четырьмя конечностями, но наблюдать за этой тварью кукле было неинтересно. Она сосредоточивалась на движении, на танцевальных па, которые выучила назубок и в которых все-таки боялась ошибиться.

От того, верно ли она станцует, зависела ни много ни мало судьба целого мира.

Теперь, сердце мое, я расскажу тебе сказку…

Свет мой, зеркальце

Ближе не подходи.

Вот где стоишь, там и устраивайся. Тепло у костра? Удобно? Я бы угостил тебя вином. Человек ты с виду славный, а я люблю хороших людей угощать. Раньше любил… но теперь-то, ради твоего же блага, не стану. А что до мяса, так ты и сам от него откажешься. Уж поверь на слово и не спрашивай, откуда оно взялось.

Куда путь держишь? Скажи еще раз, я не расслышал. А, в Лынешть… И что везешь? Шерсть? Да, в Лынешть ткачи отменные. Что ни ковер — сказка. Всей жизни не хватит, чтобы узор как следует рассмотреть. Как ни взглянешь — всякий раз что-нибудь новое заприметишь. Они хорошо тебе заплатят, не поскупятся. К нам в Рафалу раньше тоже купцы шерсть привозили — лучшую, самую мягкую, — а на весенней ярмарке, бывало, продавали заморский шелк. Славно было. Не то что теперь. Да о чем тут говорить. Грейся, путник, и радуйся, что нынче ночью я в дозоре, а не пузодав какой-нибудь, вроде Раду или Дана. Эти байбаки пропустили бы тебя в город, и не видать бы тебе ни Лынешть, ни своих овец, ни мира бренного, со всеми его благами и радостями.

Это что такое?

Ох.

Ну спасибо. Только бурдюк я тебе, сам понимаешь, не верну. Ради твоего же блага.

А-ах… хорошо-то как… не вино, а колдовской эликсир… не то что наша кислятина… Согревает, ух, согревает получше костра. Аж кровь в ушах загудела, и силы повсюду прибавилось. Ты, часом, не змей? Точно не змей? Ха-ха, а морда-то смуглая, и прищур коварный, и шапчонку на глаза надвинул, видать, чтобы третий глаз спрятать. Ну ладно, ладно, не обижайся, шучу