Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

Поля Иалу были пространством иным – непостижимым и эфемерным. Так почему бы части их не выглядеть как маленький заброшенный городок? Эту мысль Шепсет тоже предпочла отложить, не желая слишком уж задумываться о том, что прямо сейчас бродила по чьим-то посмертным угодьям. Да и если верить Таа, по Ту Сторону они оказались ночью и увидели истинный лик города, а свою непритязательную маску Нубт надевал днём.

Нахт ждал её там же, в тени акации. Оставшись один, он, уже никого не стесняясь, как следует утолил голод, уничтожив добрую половину всего, что было на столе. Девушка чуть улыбнулась, качая головой, и тут же смутилась, вспомнив его прикосновение. Не предавала ли она этим несмелым поцелуем человека, к которому питала настоящие чувства? Пусть даже безнадёжные чувства, но ведь взаимные… Молодой царевич пришёл к ней тогда, после уже вынесенного приговора, несмотря на все запреты, и старался облегчить её участь как мог. Добился для неё лёгкой смерти, а её тело доверил заботам лучших бальзамировщиков.

Конечно же, никакого будущего у них и быть не могло, тем более теперь. Но это не означало, что нужно вот так бросаться в объятия другого и потакать его симпатии. Хотя с другой стороны – подумаешь? Один лёгкий поцелуй. При дворе не придавали значения и куда более серьёзным вещам, покуда те оставались в тайне. И если Нахт желал таким образом показать Шепсет, что она была живой, по крайней мере, в его глазах, – ему это удалось. Ну а теперь лучше сделать вид, что ничего не произошло.

Когда она подошла, меджай вскинул голову, широко улыбнулся. Улыбка всегда озаряла его необычные зеленовато-золотистые глаза особенным светом – это девушка успела заметить. Она уже отвыкла от такой простой искренности, как рядом с ним или в гарнизоне Усерхата. В конце концов, долгое время её окружали совсем другие люди, среди которых излишняя искренность была скорее недостатком и слабостью.

Присев рядом, жрица молча ослабила повязки, аккуратно промыла раны. Они затягивались довольно быстро и не воспалялись благодаря отменному здоровью молодого воина и – чего уж скромничать – заботам её как целительницы.

Меджай неотрывно смотрел за её работой, и это немного смущало.

– Куда именно мы направимся дальше, как думаешь? – спросил он с преувеличенной беспечностью.

– Не знаю, – призналась Шепсет, не поднимая глаз, но чувствуя на себе его взгляд почти осязаемо. – Мне кажется, мы движемся в верном направлении – ниже по течению Итеру, ведь вряд ли чати решит возвращаться в Уасет. Точнее я сказать не могу. Хэр-Ди тоже лежит дальше на север.

Меджай осторожно накрыл её ладонь своей.

– Тебе тяжело выбирать, я понимаю. Хэр-Ди ведь твой дом.

Шепсет вздрогнула, потом возразила чуть резче, чем собиралась:

– Ты не понимаешь, каково это, разрываться между одним долгом и другим!

– Да, в самом деле? – мрачно усмехнулся Нахт, и ей стало стыдно. Он ведь оставил свой гарнизон, оставил Западный Берег Уасет, где бушевали беспорядки. И всё ради того, чтобы сопровождать её, быть её стражем.

Конечно же, он делал это, прежде всего, ради служения Владыке и восстановления справедливости. Но одно не отменяло другого: он в самом деле поступился долгом, который считал своим, личным, как страж некрополя и соратник своих братьев по оружию.

И ей, видимо, надлежало поступить так же, сосредоточиться сначала на задаче более важной для их расследования, чем её родной культ. Но как успокоить мятущееся сердце, которое буквально разрывалось при мысли о том, что её община падёт жертвой интриг и гнева более могучего храма?

Вот только если она поспешит в Хэр-Ди, Сенедж может успеть сменить тайник – в этом Таа был прав. Сейчас чародей отправился зализывать раны, но он уже прекрасно знал, что его бывшая ученица вернулась и слишком о многом осведомлена. На его месте сама Шепсет в первую очередь бы перенесла тайник в другое место. А ведь там наверняка найдутся драгоценные сведения, которые помогут раскрыть и других участников заговора. Не просто так жрецы Сета показали ей именно Сенеджа из всех врагов Владыки Рамсеса.

Следующая мысль заставила девушку похолодеть. Вдруг в тайнике чародея обнаружатся фигурки, изображавшие самого Владыку? Колдовство, ограничивавшее его при жизни и мучившее в посмертии. Вдруг Сенедж попытался сделать с Рамсесом то же, что сделал с самой Шепсет, – разделить его душу на части? Нет, такое вряд ли было под силу даже великому чародею. Одному – уж точно нет. А вот ослабить Владыку – вполне мог, особенно с помощью союзников, среди которых были даже жрецы высшего круга из служителей Амона.

И это вернуло девушку к вопросам, которые она хотела задать Нахту.

– Может, ты не захочешь говорить об этом, но спросить я должна, – тихо начала она, нанося снадобья ему на плечо. Успела в очередной раз порадоваться, что повреждение было не настолько глубоким, чтобы сильно рассечь мышцы и связки. Скоро он уже снова сможет удерживать этой рукой щит в полной мере, как раньше.

– Попробую ответить, – усмехнулся меджай. – Даже не знаю, что же такого ты можешь пожелать обсудить, чтоб я не захотел тебе отвечать.

Шепсет подняла голову, встречаясь с ним взглядом.

– Госпожу Мутнофрет.

Она буквально увидела тот самый миг, когда он захлопнулся изнутри. Лицо посуровело, взгляд похолодел. Перемена была такой резкой, что девушка даже сморгнула. Голос у него тоже изменился, стал сухим, и слова звучали более отрывисто.

– И что ты хочешь о ней знать?

Девушка как раз закончила с его ранами и отсела чуть дальше, понимая, что сейчас ему совершенно точно будет неприятна её близость.

– Я бы не хотела касаться чего-то слишком для тебя личного, – осторожно проговорила она. – В конце концов, не просто так ты не хотел просить её о помощи, даже когда военачальник Усерхат намекал. Чтобы отправиться в Ипет-Сут, тебе потребовался приказ.

– Я уже говорил тебе: госпожа Мутнофрет никому не помогает просто так. Здесь дело не в личном. Для неё всё происходящее – огромная многослойная игра, в которой она неизменно старается выиграть партию за партией. У неё нет ни друзей, ни близких – никого, кем она не готова была бы пожертвовать, если так будет нужно для следующего хода.

– Но господина чати она назвала своим старинным другом.

– Потому что связь с ним выгодна, и видимо, выгодна даже теперь, когда он многого лишился. Поверь, она охотно заменяет союзников, когда это предпочтительно. Полагаться на неё нельзя. Ни в чём.

В последних словах Шепсет различила плохо скрываемую горечь.

Фигура матери в Кемет была священна. Многие даже