Было у него два сына - Лукьянов Денис Геннадьевич

— Что у тебя случилось? Рассказывай давай, развратник. — Генри убрал со стола книгу. Дочитывал «Братьев Карамазовых», пока ждал Оскара. Удовольствие принципиально растягивал.

— Подожди. Мне нужна спасительная газировка. Хотя лучше бы здесь наливали вискаря.

Оскар дождался своей колы, выпил один стакан залпом, второй только пригубил и, крутя в руке полосатую трубочку, затараторил:

— Короче, смотри, какое тут дело. Скоро твой друг станет самым успешным человеком этого города! — Свободной рукой Оскар достал телефон — тоже айфон, конечно, — и, не обращая внимания, что официант принес два огромных бургера, запустил видео: модели в вызывающих нарядах, вспышки фотокамер, чьи-то резкие команды «давай, чуть больше страсти, отлично!». Прыщавый парнишка покраснел и поспешно перебежал к другому столику. Генри нажал на паузу. Вернул телефон Оскару, уже жадно надкусывающему бургер.

— И что это?

— Как будто ты сам не догадался, взрослый ты ж мальчик! — Оскар быстро вытер пальцы салфеткой, убрал телефон обратно в карман. — Это то первоклассное дельце, о котором я тебе говорил!

— Только не говори мне, — Генри наконец допил кофе, сморщился от горечи, — что я не разглядел в кадре тебя. Боюсь, твой живот…

— Закрывал бы весь кадр, ага! — Оскар загоготал. — Ой, ну знаешь ли, даже у меня есть какие-то рамки приличия. Уж не знаю, простил бы мне такое Господь — с ним мы это как-нибудь обязательно обсудим за молитвой, — но родители точно не простят. Короче, дружище, теперь у многих есть эта волшебная коробочка. Каюсь, тогда я был не прав. Не лишит это тебя работы. Да никого не лишит. Это повод грести деньжищи лопатой! Генри, я все это дело продюсировал. Я запускаю свой мужской журнал! Девушки, машины, часы, девушки и еще раз девушки. Думаешь, что, зря оканчивал экономический?!

Генри не знал, что и сказать, — надкусил бургер, но еле дожевал кусок, аппетит отбило; жир — это блики на глянце, вспышки фотокамер. Как Оскар продолжал совмещать искреннюю веру — пусть и в своего, странного бога, в бога-торгаша, похабного старика, с радостью листающего взрослые журналы и думающего о зеленых купюрах, — оставалось загадкой, и Генри не хотел — не мог себе позволить — увязнуть в этой пучине.

Встреч с девушками хватило в университете, сейчас же слишком занимала работа, тем более что все вокруг — даже Оскар, — пророчили скорое повышение. Новый виток интереса к Достоевскому — столько всего Генри открывал, перечитывая уже прочитанное, — отбил интерес даже к эротике, пусть к ней нет-нет да и тянулась рука в последний год без отношений. Но вместо этого Генри, все надеявшийся услышать ангелов — пускай они и сообщат ему, что все черти давно на земле, а он с самого рождения попал в преисподнюю, — работал, читал, ходил в церковь и иногда, особенно во снах, мечтал о настоящей любви — хоть с повелительницей светских вечеров, хоть с грязной девкой. Генри начал ходить на прием к сухонькой старушке, аналитическому психологу — не мог выговорить ее вычурного европейского имени, — и она сперва растолковала ему образы колдунов из детских снов, а после заговорила об архетипах, которые тот, вероятно, почерпнул из Достоевского: ту, что изредка снилась сейчас, леди с белоснежными волосами и чумазыми руками, старушка называла падшей девой, главной героиней русской литературы, на образ которой отзывалось подсознание Генри. После каждого сеанса он быстро забывал умные слова, терялся в суете повседневности, пока снова не начинали одолевать сомнения и сны и снова он не оказывался в кабинете старушки, зачем-то держащей три венецианские маски прямо над столом.

— Ну ты, блин, даешь, Оскар. — Генри вздохнул, отставил чашку на край стола. — Не живи мы среди небоскребов, тебя бы давно поразило молнией — тебе везет, что она бьет в здания.

— Она бьет в здания, потому что карающий Бог бывает подслеповат. — Оскар говорил с набитым ртом, доедая бургер. — Я же говорю — я лютеранин! Что с меня, проклятого, взять? Ну и к тому же, Генри, самые нелепые поступки человек совершает всегда из благороднейших побуждений. А теперь поднимай свой тощий зад и поехали.

— Куда? — Генри успел заметить, как Оскар кинул щедрые пятьдесят долларов на стол.

— Увидишь! Не могу же я только рассказать все лучшему другу. Надо показать! В твоих глазах я все равно воплощение всех тех грехов, которые у тебя не хватает смелости совершить. Так что поехали. — Оскар снова вытер руки салфеткой, вскочил, поправил пиджак, со скрежетом задвинул стул.

— Только не говори, что собираешься напоить меня и заставить трахнуть кого-то, — рассмеялся Генри, вставая.

— Как знать, как знать! — Оскар достал ключи от машины. — Но ты плохо слушаешь. Тебе не хватает смелости согрешить. Так что будь любезен смотреть.

Они ехали по ночному городу — Генри смотрел на сменяющие друг друга размытые огни, даже когда машина вставала в пробках и Оскар матерился на каждого соседа-водителя, в особенности на приезжих таксистов, — пока не добрались до «Плаза», будто собираясь запереться в номере и на родительские деньги заказать сладости, а потом кричать от жгучего геля для бритья. Консьерж по-дружески кивнул Оскару, а тот махнул ему рукой; они с Генри поднялись на восьмой этаж, номер 890.

По дороге Оскар объяснял, что заплатил вдвойне, чтобы покрыть неудобства от профессиональной техники и небольшой съемочной группы; администрация готова на все, пока не нарушаются законы и никто не беспокоит соседей — чтобы точно не облажаться с последними, добавил Оскар, пришлось снять и два соседних номера, заодно можно будет менять локации. Ему хотелось живых фонов для фотосессий, не все же наполнять журналы белоснежными задниками студий. И, прежде чем Оскар успел сказать «Добро пожаловать в мир подземелий и продажных эльфиечек, игрок!» и дернуть ручку, дверь открылась сама, и из номера вышла чуть заспанная девушка — сперва в глаза бросилось бледное испуганное личико с раскрытым ртом, с замечательными голубыми глазами. Не удивившись ни Оскару, ни Генри, лишь чуть вздрогнув, она сказала:

— Ой, мистер Оскар, вы так рано вернулись. А я решила вздремнуть, раз номер все равно арендован на круглые сутки. — Она зевнула и потянулась. Вышла в майке на размер меньше, сквозь которую виднелось вызывающе-красное белье, и обтягивающих джинсах. Волосы были распущены.

— Для тебя, звезда моя, все что угодно. — Он улыбнулся, шутливо поцеловал ее в щеку. Потом посмотрел на окаменевшего Генри, изучавшего незнакомку остекленевшим взглядом: — Ну, видишь, как мы удачно заехали! Давай вас познакомлю. Это Вивьен, восходящая — хотя я бы сказал, уже взошедшая, не я один положил на нее глаз, — звезда, к счастью, не продажного Бродвея, а моей честной индустрии стильных журнальчиков. А это, дорогая Вивьен, мой друг-моралист, любитель Достоевского и великолепный фотограф, отличный пиарщик и прекрасный игрок в D&D, Генри. Теперь можете поцеловать друг друга…

Оскар расхохотался, Вивьен ухмыльнулась. Генри так и стоял, ничего не говорил. Только позже, когда увидел, как Вивьен действительно подалась к нему ближе, чтобы поцеловать в щеку, протянул руку и сказал:

— Очень приятно.

Ее прикосновение обожгло. Новая ухмылка кольнула.

— Ну, вы тоже будете сниматься с нами? Или помогать мистеру Оскару?

— О нет, Вивьен. — Оскар ответил раньше, одной рукой обхватив остолбеневшего Генри за плечи и заведя в номер. — Он слишком много ходит в церковь. И неприлично много читает.

— Такие мужчины еще остались в нашем городе? — рассмеялась Вивьен. Голос низкий, как у радиоведущей. Сообразив, что ей пора, она попрощалась и поспешила вниз.

— О нет, Вивьен, — запоздало пробормотал Генри, так и стоявший на пороге, хотя Оскар давно плюхнулся на кровать.

— Давай закажем еды, — крикнул Оскар, когда Генри наконец захлопнул дверь. — Жуть как хочется есть.

Генри встал у окна. Не поворачиваясь, серьезно спросил:

— Ты взял для этой работы маленькую потаскушку? Оскар, тебе не стыдно?

— Господь всемогущий, Генри, она года на два старше тебя. Ну я так, на всякий говорю. — Оскар потянулся к телефону на тумбочке. — Ну и никакая она не потаскушка. Уж прости! Если тебе уж очень хочется, кроме еды можем заказать еще и их. Когда знаешь, куда звонить, никакой запрет тебе не помеха. — Оскар зевнул. — Она образованная девушка с нормальной работой где-то в банке. Хотя что есть нормальность? А это у нее хобби такое. У нее и другое есть: пробы на озвучку мультиков, видеоигр, на маленькие роли в мюзиклах. Никто же на запрещает сниматься в откровенных нарядах? Еще чего не хватало! Она, кстати, неплохо поет. — Оскару все же пришлось сесть на кровать. Он позвонил на ресепшен. — Ох, Генри, просто возмутительно, что в нашем извращенном мире принято за спиной у человека говорить о нем вещи, которые… безусловно верны! Так что ты будешь есть? И потаскушек заказываем? Алло? Нет, это я не вам. Хотя если хотите… да шучу-шучу!