Лев Рыжков - Золотарь

– Вы не находите, – сказала баронесса-мать, – что сегодня прекрасная погода?

– Что вы? Что вы! И не смейте в этом сомневаться! Так что когда король Фридрих представил меня к ордену…

Граф не сумел закончить предложения, ибо жестоко поперхнулся бланманже и закашлялся. Пока дворецкий услужливо колотил графа кулаком по спине, инициативой разговора завладела баронесса-мать.

– Вы знаете, это просто как снег на голову! – говорила она, глядя полковнику прямо в монокль. – Откуда ни возьмись вдруг такое богатство. Мы – люди бедные и совсем не знаем, что нам с такими деньгами делать.

«О Господи, – подумал Кристоф, – что она такое несет! Да ведь такое состояние, как у нас, самому Ротшильду и не снилось! А она даже одеться со вкусом не может. Что это, скажите мне, за платье? Что это на нем за цветочки? Да и прическа тоже оставляет желать лучшего. Все-таки если человек вырос в бедности и не имеет никаких потребностей, то хоть ты его озолоти, хоть подари ему огромный дворец – он все равно найдет себе каморочку, желательно поменьше, и будет в ней ютиться, хотя в его распоряжении весь огромный, необъятный замок!»

– Вы совершенно правы, – блестя моноклем и приглаживая маленькие усики над серединой губы, отвечал граф. – Ведь еще Цицерон, помнится, говаривал: «Не в свою колесницу не садись!» Не сочтите, сударыня, за обиду.

– Просто папа очень долго служил в кавалерии, и его суждения всегда по-солдатски прямолинейны, – сказала Вероника.

Граф уставился на дочь деревянным взглядом. Рука его совершила жест, который можно было бы назвать незавершенным подзатыльником, но тотчас же вернулась на прежнюю диспозицию, основное преимущество которой заключалось в прикрытии потертостей сюртука.

– Прошу прощения, – сказал граф, – моя дочь – хотя и красива, но очень плохо воспитана.

– Папа имеет, в виду – воспитана не в казарме, – сказала молодая графиня.

– Господин граф! – поспешил Кристоф вмешаться в назревающее семейное словопрение. – Ваша дочь просто очаровательна.

Щеки Вероники едва заметно порозовели. А юный барон фон Гевиннер-Люхс ощутил на себе безукоризненно деревянный взгляд графа.

– Я согласен с вами, барон. Она действительно очаровательна. Но при этом совершенно невоздержанна на язык!

Помолчав некоторое время, он добавил деловым тоном:

– Приданого, к сожалению, за нею дать не могу. Все отдал со старшей дочерью.

Это утверждение заставило Веронику еще гуще покраснеть.

«Боже, сударыня, какой же солдафон ваш папаша!» – подумал Кристоф, а в следующее мгновение он понял, как надо поступить. Вероника давно уже ничего не ела, а лишь отирала изящные губы салфеткою. Кристоф и сам давно чувствовал в желудке своем сытую тяжесть.

– Господин граф не будет, надеюсь, возражать, если я покажу вашей дочери наш замок?

– Не буду! – буркнул граф. – Только много там не целуйтесь, а то знаю я вас…

– А вы, мадемуазель?…

– С удовольствием! – В ее взгляде, направленном на отца, читался вызов.

Последнее, что видел Кристоф, выходя из трапезной, было кислое выражение на лице Клары. Прямая, как жердь, если, конечно, бывают жерди с вытаращенными глазами, Клара держала в левой руке вилку, а в правой, как полагается, нож. Неожиданно Кристоф осознал, на кого похожа его сестра. «Рыба! – воскликнул он мысленно. – Как есть рыба! А как ей, наверное, скучно!… Ну ничего, ничего! Вот скоро выдадим тебя замуж…»

Вероника вышла, шелестя подолом голубого платья по навощенному паркету. Кристоф понял, что надо бы о чем-нибудь заговорить, но, как назло, в голову лезли одни глупости.

В молчании пересекли зеркальную залу. Ходить по ней Кристоф опасался, памятуя давний приступ тошноты, настигший его именно здесь. «Пожалуй, зря я ее сюда повел! – подумал он. – Как бы плохо барышне не стало!» Однако на милом лице юной графини не читалось ни следа дурноты. «Во дает!» – с завистью подумал Кристоф. Уже на выходе Вероника задержалась, чтобы осмотреть свою прическу.

Кристоф догадался, что нужно сказать.

– У вас очень красивая прическа, – сказал он.

– Спасибо! – холодно поблагодарила Вероника.

– Вы не находите, – продолжил разговор юный барон, – что ваш отец несколько прямолинеен?

– Что вы хотите сказать этим, господин барон? – Сотня зеркал заискрилась озорным взглядом Вероники.

– Что я имею в виду? Ну хотя бы вот эту фразу: «Много там не целуйтесь!» И, прошу вас, не надо называть меня «господин барон». Я еще не совсем привык к своему титулу, и он мне немного режет слух. Все равно как если бы вы называли меня «господин архиепископ». Зовите меня просто – Кристоф.

– Хорошо, Кристоф, – сказала Вероника. – А целоваться с вами я все равно не буду!

«Тысяча чертей! Да она еще прямолинейней папаши!»

– О Боже! Что это? – воскликнула Вероника на пороге залы кривых зеркал. Каблучки ее застучали по полу, переливающемуся вследствие оптического искажения подобно морской волне. Она захлопала в ладоши. – Какая прелесть!

«Ну и ну! – подумал Кристоф. – Я помню, какой я был, когда зашел туда в первый раз! Мне и сейчас-то не по себе!»

– Какая прелесть! – повторила Вероника.

– Видите ли, Вероника, покойный барон был философ. В этой зале он любил предаваться размышлениям о тщете всего земного. И частенько говаривал: «И почему это у меня не такая вот рожа?»

Смех Вероники хрустальным эхом переливался в кривизне зеркал.

– Господи! Кристоф! Вы дурачитесь, как ребенок! Сколько вам лет?

– Девятнадцать, – ответил Кристоф. – А насчет дурачеств, Вероника, я скажу вам следующее: я и должен дурачиться. Я ведь самодур. К тому же вчера я разогнал к чертям половину замковой прислуги.

Вероника уверенно расхаживала по зале, громко хохоча.

– Какая прелесть! – восклицала она. – Никогда не думала, что на свете бывает такое! Смотрите, смотрите, Кристоф, – это зеркало самое смешное. Вот… Посмотрите, это же в точности моя сестра…

Как из-за стекла аквариума выглядывает лупоглазая амфибия, так и из зеркала выглядывало толстое глупое лицо с мутными глазами.

– Она на вас совсем не похожа, – сказал Кристоф и, в свою очередь, втянул щеки и вытаращил глаза – в одном из зеркал появилась Клара. – А вот вам моя сестра…

– Очень похоже! – рассмеялась Вероника.

Кристоф взял ее руку. Та мягко легла в его ладонь.

Против рукопожатий Вероника не возражала. Они обошли всю залу, строя самые уморительные рожи и хохоча, как дети.

В портретной галерее Кристоф спросил:

– Давно ли ваша сестра замужем?

– Уже два года. Муженек у нее, – на мгновение она высунула кончик языка, – противный. Он негоциант из Венеции. Проездом в наших краях был… Мне он всегда почему-то напоминал хорька. И женился-то он исключительно из-за денег. Отец тогда богатый был. Это уж потом пожары случились, может, слышали?… И даже просто, по-человечески, жалко бедную Лизхен… Каково ей там, в Венеции?