Далия Трускиновская - Шайтан-звезда

– О Хашим, что ты такое говоришь? – изумилась девушка, совершенно забыв, что она увела детей озерных арабов именно ради завоевания семи климатов. – Опомнись, о несчастный! Наваждение окончилось! Я больше не звезда – и эти знаки исчезнут с моего лица сегодня же! Вот человек, который сделает это – и я смогу жить жизнью женщины, как мне пристало, а не размахивать ханджарами и дубинами!

Она указала на Гураба Ятрибского, который втолковывал что-то значительное Хабруру ибн Оману, а тот слушал его с почтением, как, впрочем, и аль-Мунзир, и Джеван-курд, и все их люди.

Маймун ибн Дамдам же, сделавшись ростом с человека, принял у Абу-ш-Шамата дитя и, достав из-за спины большое красное яблоко, дал ребенку. Малыш рассмеялся и принялся, балуясь, кусать его как попало, оставляя в плотной кожуре вмятинки от зубов.

Мальчики не сразу осознали эту поразительную новость, а, осознав, шарахнулись от Джейран, заподозрив ее в безумии.

– О звезда, тебя подменили! – первым опомнился Хаусадж.

– Нет, клянусь собаками, я все та же, но настало время сказать правду, – призналась девушка. – Джинны по ошибке принесли меня к вам на озера, а знаки на моей щеке были выжжены для того, чтобы пометить меня, потому что я родилась под Шайтан-звездой. Я все расскажу вам, когда приедут наши братья, ведь они следуют за мной не по небесам, а по земле, верхом на конях, и тогда вы все вместе услышите меня, чтобы уже потом ни у кого не было сомнений, будто я одним сказала одно, а другим – другое!

– Значит, и наша добыча растает, как дым? – испуганно загомонили мальчики. – Значит, наши руки ни до чего не дотянулись?

– Никто не отнимет вашей добычи! – выкрикнул Хашим, и голос его был таков, будто старик собирался расплакаться наподобие голодного младенца. – Ни один тюк не растает и не исчезнет, если только это волнует вас! Радуйтесь вашей добыче, о недостойные лечь под ноги псам, а я… а мне…

Джейран, оттолкнув мальчиков, бросилась к нему, обняла за плечи и повела прочь.

– Что с тобой, о дядюшка? – повторяла она. – Что омрачило тебя? Я никогда не расстанусь с тобой, и ты поселишься со мной в Хире, если захочешь…

– Нет мне нужды в твоей Хире… – бормотал старик. – И нет мне нужды в тебе, о несчастная… Зачем ты сказала все это? Ты словно вынула кости из моей плоти… Нет, клянусь псами, ты лишь испытывала нестойкого в вере! О звезда, это ведь было испытанием для меня и для мальчиков?

Вырвавшись из объятий, он встал перед ней, маленький и взъерошенный, преданно глядя в глаза.

– Нет, о Хашим, – честно сказала девушка. – Я больше не могу вам лгать, как сделала это ради спасения своей жизни. И я все время удивляюсь тому, что ты, разумный человек, мог вообразить, будто я пришла с неба. Одно дело – эти озерные жители, а другое – ты, о Хашим! Сперва я подумала, что ты просто хочешь выручить меня из беды, а теперь, когда сказала тебе правду, уж и не знаю, что думать, клянусь…

Имя Аллаха наконец чуть было не слетело с ее языка.

– Ты – звезда, даже если сама усомнилась в этом, – старик весь лучился каким-то загадочным торжеством. – Я знал о твоем появлении много лет назад, о звезда! Его предсказал пророк, но только я один понял, о чем написано в Коране!

Джейран ушам своим не поверила.

– Ты хочешь сказать, о несчастный, что обо мне было написано в Коране?..

– Да, о звезда! И там сказано ясно: «Клянусь небом и идущим ночью! А что даст тебе знать, что такое идущий ночью? Звезда пронизывающая…» Так вот, ты и есть та звезда! Ты ведь пришла к нам ночью, раз Фалих обнаружил тебя в тростниках ранним утром. И как раз в ту ночь ты раскрыла прищуренное око, и увеличила свое сияние, и тем самым дала нам знак! Я в полночь наблюдал небо и ясно понял это. Верь мне, о звезда, я уже давно предвидел твой приход! Сперва – пророк, потом – я!

В подтверждение Хашим поцеловал себе левую ладонь. В его словах было некое вполне связное безумие, и Джейран, бессильная разобраться, обернулась, желая призвать на помощь Гураба Ятрибского. Но он и сам уже спешил к ним, и прошел сквозь отряд мальчиков, молча расступившийся перед ним, и, отстранив рукой девушку, коснулся плеча Хашима.

– Мир тебе, о друг, – тихо сказал он. – Я слышал о тебе и хочу помочь тебе. Пойдем, побеседуем, и ты расскажешь мне все, и изольешь горечь, и перечислишь обиды, и если нужен судья в деле между Аллахом и тобой – то вот я, и я на твоей стороне, ибо ты обижен…

– Да, да… – пробормотал Хашим, опустив глаза. – Да, я воистину жестоко и несправедливо обижен, и мне не было после этого места в городах, где собираются люди знания, потому что я… потому что мне… а те несчастные нуждались в вере… и они были рады мне…

– Пойдем, о бедный беглец, пойдем… Ты долго ждал человека, которому мог бы рассказать все это, и я пришел, и я разберусь в твоих бедах, и мы вместе поищем для тебя утешение…

И они ушли, не разбирая дороги, негромко беседуя, и рука Гураба Ятрибского легла на плечо Хашима, и мальчики, притихнув, смотрели им вслед, как бы предчувствуя, что Хашим уходит из их жизни, уступая место другому наставнику и другое вере…

А Джейран, радостная от сознания перемен, устремилась к Маймуну ибн Дамдаму.

– Погоди, о любимая, – удержал он ее. – Я прислушиваюсь…

Джейран ждала довольно долго.

– К чему ты прислушивался? – спросила она. – И долго ли это будет продолжаться?

– Они беседуют о той странной вере, которая была у озерных жителей и которую Хашим облек в красивые слова из-за своей обиды на Аллаха. И еще они беседуют о том, что воспитанники Хашима почему-то умеют лишь сражаться, а вера, не дающая ничего иного, кроме этого умения, неполноценна. И Хашим оправдывается тем, что он не желал брать из ислама решительно ничего, а все сделать наперекор…

Аль-Мунзир собрал свой отряд и с неудовольствием наблюдал и за Гурабом Ятрибским, чей разговор с Хашимом несколько затянулся, и за Маймуном ибн Дамдамом, который что-то шепотом объяснял Джейран, и за Шакунтой с Барзахом и Салах-эд-Дином, которые, похоже, в пылу своих склок даже не заметили появления летящего джинна.

Отойдя довольно далеко, Гураб Ятрибский и Хашим повернули назад, и когда они вернулись к месту сражения, по их лицам было ясно, что слова сказаны и решение принято.

– О дети арабов! – обратился Гураб Ятрибский к аль-Мунзиру и его людям. – Вы возьмете с собой вот этого человека и привезете его в Хиру. Пусть он поселится там в доме одного из вас и живет, как сам пожелает. Ему сейчас необходимо уединение, чтобы многое обдумать.

– Пусть нам отдадут ребенка – и мы поедем своей дорогой, – сказал аль-Мунзир. – Ты, наверно, заметил, о шейх, что именно из-за ребенка шел спор между нами и ими. Но опасно доверять дитя другим детям, а еще опаснее доверять его той безумной…