Галина КРАСНОВА - КОНТРАКТЕР

— Ну да, по пути в столицу, когда на нас напали враги Императора, – легко призналась я. – Правда я не назвала бы это Голосом. Это отдельное сознание. Оно мне иногда помогает.

Леонидас занервничал, Парис остался невозмутим, хотя и попытался незаметно толкнуть своего друга локтем.

— Талиока, ты знаешь о том, что все Древние делятся на касты по своим умениям. Леонидас – Судия, его умение – видеть правду, – начал издалека светловолосый. – А я – Наставник, я способен избрать лучший путь обучения даже для самого нерадивого ученика. Твои же способности еще не определились. Все зависит от Голоса Предков. Он называл тебе свое имя?

Я вспомнила все свои беседы с Голосом, получилось как-то не густо.

— Нет, имя не называл. А это имеет значение? – поинтересовалась я.

— Чрезвычайно. Еще один вопрос и я все объясню? Ты характеризовала голос, как сознание. Можешь ли ты сказать, что голос – личность?

Оба Древних нервничали. Я же почувствовала, что меня ждут большие неприятности. Но скрывать правду не имеет смысла. Не стоит портить с Древними отношения – они мне еще могут пригодиться.

— Да, это определенно личность. Саркастичный, зловредный, но достаточно снисходительный, чтобы разъяснять мне мои ошибки и указывать пути их исправления.

-Они переглянулись и как-то облегченно пожали плечами.

— Что ж оформленный голос – хорошая новость. Это означает, что приминение к тебе определенных настоек ты гарантированно выживешь и станешь чистокровной Древней, истинной представительницей нашего народа. И мы рады, что голос мужской. Ведь ты говоришь "он". Совет опасался, что ты пойдешь по пути Карателя. Одиннадцать из двенадцати карателей – женщины. Один же был настолько не эмоциональным, что получил прозвище Ледяная Скала. Интересно, кто же твой голос? По какому пути он хочет тебя повести? Судия? Наставник? Дипломат? – рассуждал Парис.

Леонидас молчал, хотя в его глазах я читала облегчение. Наверное, каратель – очень плохо, а ему не хотелось бы убивать собственного ребенка.

"Каратели – прирожденные убийцы, детеныши. Совет придерживается политики уничтожения тех, кто может уничтожить их. Но ты не Судья, и не наставник. Нас с тобой ждет веселая жизнь. Пока я не скажу какая, чтоб не проболталась Парису – он жуткий зануда и сдаст нас с потрохами, детеныш. А вот твоему отцу можно будет довериться. Попозже, когда этот моралист вернется в тайные земли".

Этот голос раздавался в моей голове так, будто говорящий сидит у меня за спиной. Ехидный, несгибаемый, предвкушающий какое-то веселье

— Твой голос, дитя, с тобой заговорил? – мягко поинтересовался Парис.

— Да, но имя не назвал. Он сказал что вы, Парис, зануда.

Светловолосый поморщился, Леонидас усмехнулся, но оба промолчали.

— Понятно. Что ж, Талиока, ты должна отправиться с нами чтобы..., – начал Парис.

— Чтобы вы очистили мою кровь "катарсисом", решили мою судьбу и сделали добропорядочной Древней. Увы, не получится, я – Ассасин, а потому не могу покинуть своего Императора, – несколько злорадно ответила.

А нечего так ультимативно указывать мне, что делать. Это право имела только Велисса, которой я была обязана жизнью. А тут какой-то левый Древний, которого я знаю меньше получаса. Да и Голос не предполагал того, что я куда-то отправлюсь. И есть что-то, чего они не знают.

— Ты принимала "катарсис", – пустым голосом объявила Блэр, появляясь на пороге гостиной с початой бутылкой вина.

— Что? – воскликнул Парис.

— Блэр? – подскочил Леонидас.

— Ну да, это был мой маленький секрет, – ответила я с улыбкой. – Та чума, почти пятнадцать лет назад. Она была весьма необычной, созданной искусственно, как говорила Велисса. Она поражала в первую очередь именно сердце и кровь. Я была на третьей стадии, агонии, когда меня нашла Велисса брошенной в лесу. Только "катарсис" мог вытравить эту дрянь из меня. Тогда же, наверно, пострадал мозг – стерлись все воспоминания, который теперь никак не восстановить. Впрочем, нет ничего такого, что можно было бы признать физическим или умственным недостатком. Дефект речи, скованность движения – все мне это выправили еще до десятого дня рождения.

Парис нахмурился, выслушивая меня. Да, я принимала "катарсис", да я осталось с виду полукровкой, да он больше на меня не подействует, не сделает меня чистокровной Древней. Вот облом-то ему. А Блэр и Леонидаса мне почему-то стало жалко – побледнели, осунулись, руки трясутся. Почему они так волнуются? Может, они любили меня? И то, что произошло во время чумного поветрия – лишь цепочка случайностей с трагическим исходом?

— Леонидас, мы должны связаться с Советом и доложить о ситуации, – решительно возвестил недовольный Парис.

— Она никогда не станет чистокровной, Парис. Совет не станет тратить на нее время, – отмахнулся Леонидас, благосклонно посматривая то на меня, то на Блэр.

Кажется, он уже отошел от моей истории и что-то задумал.

— В ней Голос проснулся не смотря на Катарсис, – давил Парис, все меньше мне нравясь.

— Она не Каратель, – нахмурился отец, ставя чашку на стол.

— И что? Она должна пройти через блокировку способностей или обучиться контролю. Покинуть столицу она не может на долгий срок, и никогда не станет чистокровной, значит остается лишь блокировка, – распалялся светловолосый.

— Я не позволю калечить мою дочь маразматикам из Совета! – подскочил Леонидас, гневно сверкая глазами. – В ней Голос Крови, она моя дочь, она – Древняя. И раз уж она остается здесь, то я останусь с ней и сам всему научу!

Чего? Останется здесь? Будет меня учить? Кошмар, у меня итак плотный график! Может как-нить лучше приедет на будущие летние каникулы?

— Ты не Наставник! Ты понятия не имеешь с чего начинать ее обучение! – ошарашено прохрипел Парис.

Мысленно я его поддержала. Я и с мамашей еще не разобралась, а тут папаша объявился.

— А ты мне все подробно распишешь. Ты же мне друг, – вкрадчиво пояснил Леонидас.

— А меня спросить разве не надо? – все-таки вступилась я за себя и свое свободное время.

— Нет! – единодушно ответили мне все трое.

— Но у меня нет времени чем-то учиться помимо курсов в Университете! У меня официальные мероприятия во дворце, предстоит набор в ряды ассасинов, отбор кандидатов, еще и Джерри велел изучить от корки до корки два толстенных толмуда на староимперском.

Наступило подозрительное молчание. Парис получил возможность подобрать весомые аргументы в пользу своей точки зрения. Родители же смотрели на меня так, будто я только что призналась в массовом убийстве их лучших друзей.