Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга 2.

Выбрав пластмассовое ведро, я включила кран, и пока набиралась вода, без конца прислушивалась, не вышел ли начальник из брошюровочной. Оттащив полное ведро к уголку с джунглями, протиснулась между кадками. Вблизи цветущего растения даже у меня, крайне нечувствительной особы, зачесался нос, и заслезились глаза. Утерев рукавом свитера выступившие слезы, я вылила в ведро колпачок мутноватой жидкости с лимонным оттенком и, подождав, когда вытяжка распределится равномерно, поднатужилась, опрокинув ведро в кадку.

Поначалу ничего не происходило: вода впиталась в землю, а растение, как ни в чем не бывало, активно одаривало пыльцой атмосферу помещения. Но затем наметились признаки гибели обсыпальника: листья начали скручиваться и иссыхали на глазах, нераскрывшиеся бутоны чернели и отваливались, цветки съеживались и опадали.

А теперь бегом с места преступления и не забыть улику — флакончик с вытяжкой!

Вернув ведро на место, я умылась и, отряхнувшись от пыльцы, в ускоренном темпе принялась за сортировку папок, поглядывая в сторону загибающегося растения. Да, вот я какая — злая и жестокая губительница флоры, но что поделать, если архивариус не пожелал избавиться от источника сильнейшей аллергии, предпочтя умереть на боевом посту, нежели выбросить кадку, к примеру, на мороз. Теперь понятно, почему хозяева деревца спихнули его Штуссу, чья порядочность не позволила расправиться с растением.

А моя порядочность позволила.

К тому моменту, когда дела были расставлены по полкам, мне показалось, что в помещении легче дышится, и воздух стал чище и прозрачнее, а издалека в гуще зарослей торчит черный обгоревший ствол обсыпальника.

— Швабель Иоганнович, ваше задание выполнено, — открыла я дверь в брошюровочную.

— Спасибо, — поблагодарил архивариус, выйдя, и высморкался.

Ну, ничего, недолго осталось ему чихать, смотря на мир слезящимися глазами.

— Может, все-таки выпьете чаю?

— Спасибо, но мне нужно спешить.

Распрощавшись с мужчиной, я подхватила пакет с вещичками и перед дверью кинула взгляд на дело рук своих. От жизнерадостного, пышущего зеленью и цветочками растения не осталось ровным счетом ничего. Лишь скукоженная коряжка указывала, что когда-то в кадке размещалось высокорослое развитое деревце. Вот так сила у моей вытяжки!

Кстати, обобранные кустики разъедалы, занимавшие уголок по противоположную сторону от двери, снова покрылись шапкой маленьких листиков. Всё-таки здесь удивительный климат, — резюмировала я, покинув архив. По дороге хотела послать воздушный поцелуй Некте, но передумала. Не до него мне сейчас.

Выбравшись из подвала, я вступила в опустевший холл. Народ разошелся, чтобы получить очередную дозу сессионных переживаний. Гномик на часах сообщил, что у меня осталось немного времени до того, как начать топтание перед дверью аудитории. К тому же среди студентов будет Мэл, а рядом с ним Эльза.

Оттягивая встречу до последнего момента, я направилась на чердак, решив не брать из раздевалки куртку, чтобы лишний раз не выслушивать ворчание гардеробщицы о безмозглых студентах, которые не знают, чего хотят от жизни — то ли одеться, то ли раздеться.

Прочитал ли А. записку?

Прочитал.

Ниже моего послания было приписано карандашом: «Когда?»

Коротко и емко. Похоже, у нас завязалась переписка.

Действительно, когда? Сегодня не получится; завтра, в день приема, тоже не удастся, к тому же институт закроют. Следующий день — понедельник. Трудный, но нужный день, поскольку знаменует начало новой недели. Я же отосплюсь после светского мероприятия и вечерком поднимусь чердак.

Ежась и дыша на замерзшие ладони, торопливо накарябала пером: «Пон, 20.00».

Когда благодарный горнист спросил, чем могут помочь ребята, я придумала. Они передадут весточку маме, хотя пока непонятно, каким образом: у меня нет ни её адреса, ни имени, и я не смогу описать, как она выглядит. Теперь уже не имеет особого смысла шифроваться, коли завтра на всю страну прогремит мое родство с первым заместителем министра экономики и, возможно, всплывет факт первого брака отца. И все же разговор с горнистами нужно вести так, чтобы не подставить ни себя, ни ребят. Пока не знаю, как это сделать, но обязательно что-нибудь придумаю.

Законспирировав записку дрожащими от холода руками, я спустилась с чердака и попрыгала, чтобы отогреться. Больше не буду лазить без куртки по неотапливаемым помещениям, а то недолго подхватить простуду. Пробегусь-ка до экзаменационной аудитории.

У кабинета творился обычный бедлам. Кто-то повторял вслух конспекты, кто-то, прижав ухо к двери, прислушивался к тому, что происходило внутри. Другие счастливчики делились впечатлениями после экзамена и хвастались оценками. Тут же на стене висел листочек с номерами билетов, прилепленный на жевательную резинку, и каждый выходящий из аудитории зачеркивал билет, который ему выпал. Некоторые студенты перепроверяли, хорошо ли спрятаны шпаргалки, чтобы их не унюхал препод. Пустая затея. Все равно почует.

Я проглядела вычеркнутые номера. Мой выученный абы как двадцать пятый остался девственно нетронутым. Стоит ли трястись, переживая, если все равно заходить в числе последних, и уже неважно, какой билет мне попадется?

Поскольку все подоконники рядом с аудиторией оказались оккупированными, пришлось усесться в отдалении у свободного окна.

Прислонив пакет к окну, я огляделась. Если на мое феерическое появление «почти без юбки» и обратили внимание, то недолгое, потому что однокурсников переполнял экзаменационный стресс. В другое время девчонки начали бы сплетничать и перешептываться, а парни — глазеть и показывать пальцами, но сейчас, мельком скользнув по моим, надеюсь, не очень кривым ногам, студенты вернулись к разговорам и беглому просматриванию конспектов по десятому кругу. Неплохо, хотя я ожидала пристальные разглядывания и обсуждения — вполголоса или громко, без стеснения в выражениях.

И Мэла нет нигде — ни в толпе, ни на подоконниках. Наверное, он со своей Эльзочкой сидит на экзамене.

Я состроила равнодушное лицо, а сама вытягивала шею, выискивая знакомый вихор. Повернула случайно голову, а Мэл, оказывается, вовсе не на экзамене заседал, а стоял неподалеку от лестницы засунув руки в карманы брюк, и смотрел на меня, прислонившись к стене.

Под его взглядом я дезориентировалась в пространстве. Где же Мэл пропадал? В библиотеке скучал или отрабатывал долги с веником в спортзале? Или уже отстрелялся, получив стандартное «отлично»?

Отвернувшись в сторону, я делала вид, что мне неинтересно, кто это там стоит, прожигая меня взглядом, но щеки горели так, что на них можно было жарить яичницу. Тогда я поднялась с подоконника и отвернулась к окну. Ой, у меня же юбка короткая!