Александр Уралов - К.И.С.

Небо погасло, луна залила все вокруг бледно-голубым светом. Сгустились тени под деревьями. Таинственные ночные шорохи принялись за своё. Их дело — пугать дилетантов, вроде нас с Кисом. Юхан помог нам собрать сумку, напихав в нее великое множество разных вкусных вещей, состоявшее из подмножеств сухих, соленых и вяленых, а Сван полез в погреб и долго чем-то там гремел, звенел и брякал, иногда, похоже, пробовал, и тогда слышалось его бормотание: «Нет, что уж им в такую даль это тащить. Неровен час, испортится… а вот этого — баночку обязательно!..»

Потом он вылез грустный — грустный и внезапно для нас, с великой печалью одел на ошалевшего Киса золотой ошейник с затейливым узором из рубинов:

— Вот тебе, господин магистр, носи на радость мне. А неплохой узор вышел, а? Молодой ещё был, когда чеканил… Господин сотник просили, а я не отдал — жалко было с красотой расставаться. Теперь вот не жалко, уж больно на хорошее дело идёте. Хотел из оружия чего вам присмотреть, да у вас, магистр, клинок-то тот ещё. Старинная работа, знаю я эту руку, царствие небесное мастеру… Ну, вот вам и зеркальце, посмотритесь в него. Как вам?

Кис поднял голову, величественным, аристократичным манером распушил хвост… и вдруг сел и грустно сказал:

— О, великодушный, мастер Сван! Ты делаешь воистину царский подарок, а мне и отблагодарить-то тебя нечем…

— А вот примете сию гривну — мне старику и радость. Рыцарю, жаль, ничего нет, кроме как от одной милой особы — особый привет.

Он встал и торжественно поклонился мне, а потом вдруг сморщился и утёр слезу.

— Я ведь её ещё совсем крохотулькой видел, госпожу-то нашу, звёздочку ясную. Кузен мой троюродный в замке у Эдвина часто бывает, свояк у него там, вот он меня в гости и приглашал. А давеча смотрю, скачет, милая, по лунному свету, только из-под копыт золотые звездочки вылетают. Соскочила, грустная, сил моих смотреть нету, и говорит: «Мастер Сван, — помнит ведь! — пожелай мне удачи, что-то на душе у меня тяжело. А как, говорит, господин магистр с рыцарем придут, пусть их Юхан до края леса проводит. Да пусть ночью идут, ночь, она де, не выдаст, а днём соглядатаев хватает». Вот так… потом в нос меня поцеловала, а у самой глаза блестят, слезинки вот-вот покатятся, прыгнула в седло и коня пришпоривает. Я вдогонку-то кричу: «Куда же ты, госпожа Лина, так торопишься, к нам хоть загляни!» А она на ходу обернулась и только улыбнулась мне, да печально так…

Я не смог ничего сказать. Сван всплакнул уже в голос. Стивенс приобнял его за плечи и подал платок. В носу у меня щипало, а кудлатый Юхан подозрительно кашлял и жалобно сопел.

— Ну, ладно, — громко сморкаясь, — прошептал гном. — Пора вам идти, коль госпожа Лина посоветовала. Господь вас сохранит, уж я-то чувствую…

С тяжелой душой мы пробирались по лесной тропинке, давным-давно проложенной лесными жителями вдоль берега речушки со странным названием Пол-Леты. Тролль шел впереди, и нам казалось, что густые ветви кустов, нависающие над тропой, сами уважительно расступались перед ним. Кис мягко трусил следом и тихо и непонятно ворчал:

— Ну, а девочка-то за что должна переживать? Некоторые влюбляются да ссорятся, а бедная девочка всякую чушь себе в голову вбивает…

Я брел в арьергарде и страдал. А нам она не показалась… Впрочем, может быть, не смогла, а?..

Эх, вокруг-то, вокруг! Дивная, неописуемая ночь; чарующая, сказочная красота. Звезды, как серебряные искры, мерцали на черной пропасти неба. Луна казалась хрупким кружевным блюдом, и плавное ее течение по тихому воздуху отражалось в глубокой воде загадочной золотой дорожкой. Деревья под лунным светом казались седыми! Для меня, горожанина, это было открытием. Из угольных теней под ними выходили на берег грациозные, царственные олени и пятнистые оленята пугливо прятались за мам. Прозрачные русалки с еле слышным, затухающим смехом плескались в реке, лукаво поглядывая в нашу сторону… Лопоухий, бестолковый зайчишка с размаху выскочил прямо на нас и обмер перед Юханом. Кис от неожиданности подпрыгнул, звякнув цепочкой кинжала, и в сердцах ругнулся:

— Тьфу ты, антихрист лопоухий!..

— Д-д-доброе утро… — испуганно проблеял заяц и от невольного смеха Юхана шмыгнул в кусты.

Крохотные эльфы порхали над диковинными, светящимися теплым светом, цветами. Двое из них, взявшись за руки, пролетели совсем близко, и я успел увидеть изящное улыбающееся девичье личико и прелестную тонкую ручку, делавшую мне воздушный поцелуй. Кавалер нахмурился, решительно повел свою даму вниз, и влюбленные плавно опустились на огромный, сияющий голубым светом бутон…

Порхавшая чуть подальше парочка вгляделась в моё лицо и вдруг нахмурилась. Они буквально-таки потемнели, застыв на месте, только трепетали прозрачные крылышки, отливая уже не перламутром, а тусклым свинцом. Эльф испуганно посмотрел на меня и громко сказал:

— Смотри, от него веет кровью!..

По полуразрушенному, удивительно живописному мосту мы перешли на другой берег Пол-Леты и углубились в лес. Мох длинными темными лентами свисал с нижних ветвей. Под замшелой лиственницей, ярко освещенной роями светлячков и гирляндами гнилушек сидел хмельной красноносый сатир и наигрывал на свирели что-то очень хорошее. Новоявленный Пан вежливо кивнул нам всклокоченной головой, и мы по очереди пожелали ему доброй ночи.

Солидный медведь, бредущий по своим делам, чинно поздоровался с нами. Чем-то он был озабочен и не стал задерживаться, только долгим взглядом проводил Стивенса. Сонный дятел сердито глянул на нас одним глазом и снова повесил нос, сидя на ветке. Подгулявшего барсука громким шепотом чехвостила законная супруга, и слышно было, как он изо всех сил старается загладить вину и высыпает на жену торопливый ворох ласковых имен. Мягкая, но вполне слышимая, оплеуха, женские слезы. Барсук пыхтит и, наверное, потирает ухо, так некстати подвернувшееся под лапку ревнивой женушки…

К утру мы подошли к подножию пологих, покрытых редкими деревьями, холмов.

— Вот и Запад здесь начинается, — загрустив, сказал Юхан. — Дальше одни будете идти. Леса там пустые пойдут. Не сегодня — завтра Мрак уже за холмами будет.

— Так скоро? — поразился я.

— Ну, это я приврал, конечно… Но не так уж и много осталось. Мы ведь в лесу год проживем — не заметим, за один день сочтем.

Тролль посидел на поваленном дереве, выкурил напоследок трубку, пожал мне руку, неуклюже погладил Киса по спине и быстро, не оглядываясь, пошел назад.

Мы долго смотрели ему вслед. Вот и еще одно прощание… Было грустно и мы с Кисом непроизвольно придвинулись друг к другу, одни, совсем одни у подножья громадных пустых холмов.