Янина Жураковская - На краю времени

Иринеа сгорела как богиня.

Ди Тарноэдднан ушёл как трус.

Как уйдёшь ты, Риган?

…А подыхать-то не хочется! Страх тёмным мурлычущим клубочком свернулся внутри, и всё твоё существо переполняет жесточайшая обида. Обидно чуть ли не до слёз — почему сейчас? Ведь столкни тебя отец с башни ещё год назад, ты от души проклял бы его и, досадуя лишь на то, что не успел опередить родителя, распылился на кварки. Но умирать теперь, когда ты научился — нет, тебя научили — видеть чуть дальше своего носа и думать самостоятельно, а не слепо верить словам императора, когда ты захотел измениться сам и изменить мир — просто… возмутительно?

Жаль, сестрёнка не слышит, посмеялась бы всласть. Если бы она заподозрила неладное… если бы догадалась прийти сюда… если бы сумела отключить камеры слежения… Пальцы вцепляются в неподатливый камень так, что кровь выступает из-под ногтей. Многовато «если», светлейший принц. Зелгарис бы сказал: Создатель, сейчас нам совсем не помешает маленькое чудо.

Но ты не верил в чудеса, даже когда был Никсом.

Держись. Мужчина ты или дерьма кусок?!

Что?…

Тише. Замри. Прислушайся.

Слабый, еле различимый шорох наверху. Шаги?

Неужели вернулся отец… Интуиция у него невероятная. Ты всегда подозревал, а в последнее время особенно, что старый мерзавец не гнушается запрещенными (им же самим запрещёнными) ментальными практиками. Нет, едва ли он. Император ступает уверенно, тяжелые подкованные ботинки словно вколачивают в пол тех, кому не посчастливилось оказаться рядом. А эти шажки совсем другие — легкие, мягкие, словно танцующие, и ты не знаешь никого, кто бы мог так ходить.

Шаги постепенно приближаются, незнакомец как-то по-детски шмыгает носом. Подходит к парапету, смотрит вниз… Зачем вы так отчаянно жмуритесь, светлейший принц? Надеетесь, что если не видите варгиша, то и варгиш не заметит вас?

— Что та…кое? Ого! Эй! Вы меня слышите? Господин скалолаз!

Девичий голос, звонкий, певучий, музыкой вливается в твои уши. Те, кто следит за порядком в этом мире, должно быть, за что-то тебя любят, потому что кем бы ни была ночная гостья, она не из стражи и не из корпуса безопасности. Корбезовка первым делом связалась бы с начальством. "Простите, принц, но таков мой долг".

Ты осторожно поднимаешь голову, и язык отнимается: тебе чудится, что это не луна — солнце взошло. Девушка стоит в ореоле света, облокотившись на парапет, пальцы рассеянно теребят кончик длинной косы, а её лицо… Великий Создатель, оно не просто красиво, больше, это самое прекрасное лицо, которое ты видел в своей жизни! Лучший из виденных тобой снов! Как сказка, как чудо, как песня, лик надежды… Благословенна будь Звездоокая, но сейчас не время для поэзии. А ты, моё спасенье… что же ты вертишься, словно йулу, постой спокойно, дай рассмотреть тебя, дева!.. Дева? Девчонка совсем, едва ли двадцать Оборотов сравнялось. На служанку не слишком похожа — длинные волосы заплетены в тугую косу, которую позволено носить только высшим аристократкам, а руки красивые, изящные, с длинными тонкими пальцами. Но и не ардражди, не чистокровная, по крайней мере: какая-то неуловимая чуждость проскальзывает в её облике. Черты лица резковаты, рот великоват, нос чересчур курнос даже для ди Кариавеннов, и волосы не смоляные, как сперва показалось, а красновато-коричневые. Конечно, у придворных дам необычные цвета всегда в моде, но, гхаж тор, её глаза! Льдисто-синие, бездонные, точно северный океан, каких в природе не бывает, разве только у эрвегских кошек или чужаков… Стой. О чём ты думаешь, безумец? Гваньер, переселенка, на башне императорского дворца? Это ни в какой ангар не лезет!

Трейша'досх, да кто же она?

— Ну, ёкарный бабай, алло! — она дышит на ладони, словно пытается их согреть. — Господин Висящий-на-одной-руке! Понимаю, у вас есть дела поважнее, чем со мной говорить, но не будете ли вы столь любезны объяснить, какого баклана там делаете?

— Вишу, — сдавленно отзываешься ты, пытаясь понять, какое отношение боевой клич народа рушди имеет к пожилому мужеложцу, а ты — к клану Баа.

— Да что вы! Я, было, подумала, ментальными практиками занимаетесь. Ну, и как висится? — ехидно доносится сверху, и ты вздрагиваешь, испытывая нечто сравнимое с ударом шоковым копьем в солнечное сплетение.

— Что? — шепчут внезапно пересохшие губы. Либо это все же корбезовка с извращенным чувством юмора, либо…

Вита-невидимка. Неизвестная переменная в уравнении "Дети Света". Странное создание с туманным прошлым и парадоксальной логикой, которое приходило, когда ему вздумается, уходило, когда хотело, слушало только Зелгариса и меняло обличья как перчатки. В один день её не отличить было от высшей аристократки, в другой — от неё попятились бы и чужакигваньер. Что там, даже сдержанный Зелгарис охнул, когда на очередной сбор "Детей Света" она явилась с топазово-желтым «гребнем», багровыми глазами и длинным острым носом, похожим на птичий клюв. Природный трансформ, оборотень, способный притвориться кем угодно и проникнуть куда угодно. Идеальный шпион… Её не было — впрочем, ты и не ждал этого — ни среди погибших, ни среди захваченных в плен. Невидимка затаилась в тени.

…чтобы проникнуть во дворец и спасти предателя и убийцу? Вздор. Скорее, удостовериться, что этот самый предатель и убийца получит по деянию его. Вряд ли она ожидала, что ей и делать ничего не придётся, только подождать немного.

Но будь ты дважды проклят, если не используешь свой шанс!

Сосредоточиться. Привести разум в гармонию. Позволить энергии космоса течь сквозь…

— Слушайте, сударь, сейчас явно не май месяц. Самовыражайтесь быстрее, у меня уже уши замерзли! И руки! И ноги!

Гхарынж, ведь почти получилось! Я тебя!.. Спокойно. Выровнять дыхание. Сосредоточиться. Отбросить все звуки и образы внешнего мира. Тишина. Покой… А теперь — мысленныйшаг. Перед внутренним взором возникает привычная уже, пульсирующая в такт биению твоего сердца серая дымка, и ты радуешься ей, как родной. Но твой путь ещё не завершён, осталось самое трудное. Слиться с туманом. Раствориться в нём. Стать его частью. И в то же время удержать крохотный лепесток своего «я» целостным, и неделимым, свободно парящим в пустоте. Ещё шаг — и серая дымка расползается, рвется неудержимо, как тонкая кисея, ты проваливаешься в черную бездну, сияющую тысячами звезд. Те, что ярче — твои братья и сестры ардражди, те, что бледнее — гваньер и простолюдины. И как отыскать среди них ту единственную, что нужна тебе? Вот одна — ярко-лиловая, изредка вспыхивающая синим: холодный гнев, волнение, страх… Сестричка. И потянуться бы, позвать (вдруг услышит?), да рядом с ней другая звезда, тусклая, багрово-алая с черными крапинами — отец. Почуять-то он не почует, но на нём ожерелья, каждому из которых лет столько же, сколько самой империи, если не больше. И это отнюдь не побрякушки. Вбрасывая старику ложную память, ты на миг отчётливо увидел разверстый зев "ловушки разума" — жутковатой вещицы, как раз для защиты от бродяг вроде тебя. Может, она и неактивна. А, может, тебе просто повезло. Проверять это, рискуя обратиться в овощ, охоты мало, а времени — ещё меньше. Вперед. Ещё одна звезда — слепящее серебро, окутанное сетью тончайших грязно-желтых нитей — чем-то похожая на тебя. Это Зелгадис. Паутина — такздесьвыглядит эрголитовая камера — угрожающе тянет к тебе длинные зловеще мерцающие нити, ты невольно отшатываешься, содрогаясь от омерзения, и застываешь, скованный ужасом. Если тебе стало дурно всего лишь от мимолетного касания щупалец… великий Создатель, какие муки должен испытывать ментат, заточённый в эрголитовую камеру?