Ольга Денисова - Черный цветок

Ознакомительный фрагмент

Кузнец Жмур — угрюмый и работящий человек — благоговел перед Мудрословом. Он отлично владел ремеслом, отличался хорошей памятью, и, наверное, его руки можно было назвать золотыми. Но что толку в золотых руках, если им не помогает голова? Мудрослов презирал их всех, и, наверное, кузнеца Жмура — в особенности. За его подобострастие, за его ограниченность, за его нежелание хоть немного отступить в сторону от привычных методов. Надо же, имея верную руку и наметанный глаз, этот человек ничего — ничего! — не мог создать сам. Не мог и — главное — не хотел.

Отец Мудрослова умер рано, едва дождавшись Посвящения сына. Посвящение стало в его жизни переломом, откровением, перед ним распахнулось столько дверей, что он не знал, куда шагнуть. Он хотел всего — выращивать алмазы, варить булаты, искать богатые руды. Отец однажды спросил, не хочет ли он взглянуть на тех, от кого получил способности к горному делу. Мудрослов отказался — его это не интересовало, он не желал этого знать. Разбойнику не нужно чувствовать металл, на вкус и на ощупь определять качество руд, по цвету угля знать температуру в горне. Способностей мало, к ним нужно прикладывать знания. Знания и стремление знать. Мудрослов не хотел признаваться самому себе, что стремление знать и та самая смелость, которую он так желал увидеть в своем сыне, пришла к нему только с Посвящением. Смелость идти вперед, смелость решать и пробовать.

Став постарше, он и вовсе утратил чувство вины, которое поначалу испытывал перед теми разбойниками, которых лишил возможности делать открытия в горном деле. И никогда не отказывался углубить свои способности, если обнаруживался преступник, который мог поделиться с ним чем-нибудь аналогичным. Лет в тридцать он начал присматриваться с детям рудокопов и металлургов, и никогда не ошибался в прогнозах — подростки, которых он выделял из общей массы, через несколько лет оказывались за решеткой. Однажды он сам указал начальнику стражи на одного паренька — и снова не ошибся: тот оказался фальшивомонетчиком.

Он выехал в город верхом и в одиночестве — ему не нравилась помпезность, которой его собратья обставляли выезд на пыльные улицы простолюдинов. Он старался хотя бы сделать вид, что подлорожденные не вызывают у него брезгливости. За много лет можно было привыкнуть, но каждый раз, вернувшись из города домой, Мудрослов велел готовить ему ванну, и только после нее переставал чувствовать запах горожан — засохшего прогорклого жира, сальных свечей, сырой рыбы и душного пивного перегара.

Узкие улицы, неструганые доски заборов, помойные ямы, вырытые там, где удобно, мозолящие глаза и распространяющие смрад — ему казалось, подлых вообще не волновала эстетика их жизни. Он и сам не придавал большого значения внешнему антуражу, но все имеет предел! Не настолько они бедны.

Во дворе у кузнеца действительно сидели трое стражников, развлекающиеся игрой в кости. Они вскочили, увидев благородного, но Мудрослов сделал им снисходительный знак и попросил позвать хозяина дома — входить в его жилище было для него слишком серьезным испытанием.

Кузнец склонился в глубоком поклоне, приложил обе руки к груди и покачал головой от избытка чувств:

— Благородный Мудрослов… Чем я могу…

— Оставь, Жмур, — Мудрослов улыбнулся, — расскажи, что произошло?

— Я не знаю, благородный Мудрослов, — кузнец снова склонил голову, — моего сына ищет стража, но что им нужно от него и что он совершил, я не знаю. Но я прошу лишь защитить мою жену и дочерей. За сына я просить не смею…

— Я поговорю с начальником стражи, — кивнул Мудрослов, — раз уж я приехал сюда, зайдем в кузницу. Один приезжий господин заказал мне комплект булатного оружия, ножны уже делаются, а до тебя я добраться не успел. У тебя достаточно отливок?

— Да, благородный Мудрослов.

— Пойдем, я посмотрю. Может быть, надо изготовить еще пару.

Кузнец неожиданно замялся, словно вспомнил о чем-то — ему почему-то не хотелось в кузницу, и это не ускользнуло от взгляда Мудрослова. Но Жмур не посмел спорить, и распахнул перед ним дверь.

Отливки для ковки булата Жмур хранил отдельно, они лежали на полке напротив входа, на вышитом полотенце, словно кузнец гордился тем, что имеет их у себя. Мудрослов глянул в его «красный угол»: слитки металла были аккуратно сложены в пирамидки.

— Да, этого, конечно хватит. Мне почему-то казалось, что я в прошлый раз оставил меньше отливок, — Мудрослов подошел к полке поближе, и неожиданно рядом со слитками увидел короткий четырехгранный клинок. Он не сразу понял, что показалось ему странным. Клинок, очевидно, ковали по его рисунку, только рукоять оставалась голой.

— А это что? — он с любопытством взял клинок в руки.

Жмур за его спиной засопел.

И тут Мудрослов увидел, что держит в руках. Он не поверил своим глазам. Этого просто не могло быть. В этой грязной кузнице, на заляпанном сажей полотенце… Древний булат, тот самый древний «алмазный» булат! Почти черный фон, испещренный крупным золотистым узором. Он был удивительно красив, он был совершенен!

— Где ты это взял? — спросил он Жмура, не оглядываясь, все еще не веря, что держит в руках не подделку. Ему не надо было пробовать остроту клинка и его гибкость — он по узору видел, что перед ним. Никакой косой ковкой из его отливки нельзя было получить такого. Это лезвие можно согнуть пополам.

— Где ты взял его? — Мудрослов оглянулся.

Жмур стоял, потупив глаза.

— Я выковал его по твоему чертежу, благородный Мудрослов. Как ты учил.

— Что? Этого не может быть… Неужели это возможно? Ты все делал как обычно, или придумал что-то новое?

Мудрослов спросил, и сам понял: ничего нового Жмур придумать не мог. Он не способен на это. Но… это обычная косая ковка. Никакая ковка не может переместить кристаллы металла так, чтобы они легли в этот рисунок. Это отливка. Это совсем другой булат, это тот булат, который он искал всю жизнь…

— Я все делал как обычно, но…

Мудрослов снова поднялся на приступок и потянулся к полке — отливок было больше, чем он оставил здесь в прошлый раз, ему не показалось. Где кузнец взял другие? Бесценные… Мудрослов присмотрелся и безошибочно выбрал свои. Еще три плавили в другом тигле, не в том, который обычно делал он. Меньше по размеру. Кто принес их кузнецу? Игла ревности слегка уколола Мудрослова, но мысль тут же понеслась дальше — а что если в город приехал кто-то, равный ему, нет, кто-то, кто явно превзошел его в варке булата? Ему надо встретиться с этим человеком, ему надо поговорить с ним, пожать ему руку. Ревность? Это глупое, недостойное чувство. Мудрослов, в сущности, был так одинок, он ни с кем не мог поделиться ни своими победами, ни неудачами.