Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас

— Лис-мадмог… — осторожно сказала Тая.

Зимовский оперся спиной на машину, даже глаза прикрыл.

— Конкретнее?

— Это был короткий сон. Где-то в развалинах, видимо, у кирзавода, на спину магмоду упал железный лист, не давая сдвинуться. Он пытался выбраться из-под него, но колыбельная не давала.

— Когда вы засыпали, колыбельная звучала?

— Нет. Она была только во сне.

Зимовский непонятно кому кивнул, открыл глаза и позвал:

— Владимир!

Тот, видимо привычный к манерам своего начальства, уже держался поблизости.

— Слушаю, Илья Андреевич.

— Магмод лис среди наших перепивших был?

— Не помню. — Владимир нахмурился, достал из кармана небольшой электронный блокнот и принялся быстро просматривать записи.

Зимовский вздохнул:

— Вот и я не помню.

Владимир нажал кнопку отключения блокнота:

— Никак нет, не было, за этот год во всяком случае, ни несчастных случаев, ни заявлений о пропаже магов в модификации лис.

Мужчины выразительно замолчали. Тая ждала их решения: если не помогут с поисками, то она сама пойдет, только и всего. Зимовский сухо сказал:

— Нет тела — нет дела, Таисия Саввовна. Тут я бессилен. Направлять на поиски тела из сна людей, отрывая их от службы, я не буду. Да и сами знаете, что летом тела весьма запашисты — если бы в промзоне кто-то умер, там дико бы воняло. Магмоды точно учуяли бы — они любят добираться в поселок через промзону, сокращая путь до дома.

— То есть, ты… Вы закроете на это глаза, — резюмировала долгую речь Зимовского Тая. Он покосился на Владимира:

— Иди. Свободен, — и только потом он посмотрел на Таю: — И почему, грибочек, ты появилась именно сейчас? Не могла приехать после визита императрицы? Сейчас мне несколько не до поисков приснившегося тебе тела. Сон — не слишком весомый повод для поисков. Если ты прекратишь меня бояться или злиться на меня, то ты это поймешь. У нас нет даже заявления от родственников. Я бессилен, понимаешь? Повторюсь: нет тела…

Она мрачно закончила за него:

— …нет дела. Очень удобно.

— Давай ты мне статистику по убийствам будешь портить после визита императрицы? Она уедет — я тебе лично всю промзону носом изрою, а пока… Даже твои голубые, почему-то, глаза не спровоцируют меня на подвиги. Кстати, почему глаза голубые?

Тая солгала — вот уж не думала, что он помнит цвет её глаз:

— Это линзы.

Он подался к ней, всматриваясь в глаза:

— И в этих линзах летят снежинки.

Тая скрипнула зубами:

— Интерактивные линзы! — Она вернула разговор в прежнее русло статистики убийств: — то есть пока вы будете подделывать, да?

— Кого? — озадачился Зимовский, подаваясь назад.

— Статистику.

— Научишь?

Тая скривилась.

— Ладно, ладно. Пошутил неудачно, Таисия Саввовна. Вы, главное, еще чего во снах не увидьте, а то позора не оберусь перед императрицей.

Глава седьмая, в которой Тая узнает тайну Вероники

Тая понимала трусливо-осторожную позицию Зимовского. С одной стороны — он пошел ей навстречу и проверит на совпадения с колыбельной похожие несчастные случаи, с другой — искать магмода-лиса он не собирался, хотя у него есть для этого люди. У него визит императрицы на носу, сейчас самое время заметать пыль под коврик, а не выбивать его при всех, ища пропущенные убийства. То, что это были именно убийства, Тая не сомневалась. Понять бы, зачем эти смерти были нужны. Она никогда не слышала, чтобы убивали с помощью колыбельной. Хотя если человек пьян, еще и вхлам, то ему, чтобы заснуть смертельным сном, колыбельной за глаза хватит. При полной неподвижности и температуре ниже семнадцати градусов, а по ночам тут столько и бывает, легко можно умереть от переохлаждения. С Зимовским Тая была согласна: списывать все на ненависть к магмодам глупо. Тут что-то иное. Хотя случай с ОТК намекал, что все возможно. Его полиция скрутила и увезла прочь из клуба только за ту самую ненависть к магмодам. Может, ему тоже колыбельная предназначалась. Зимовскому точно такое нельзя говорить: его подчиненные могли быть замараны в деле с колыбельной — звучала-то она на полицейской волне, и этот случай с ОТК… Очень удобно — с полицией не спорят даже магмоды.

Тая бродила среди заросшего пустыря и развалин кирзавода. Всюду были бурьян с разводами не смытой ночным дождем пыли на листьях, остатки неразобранных до конца рельс, исчезающих в лопухах выше человеческого роста, кучи мусора, кирпичи, ржавеющие краны, скрипящие на ветру, останки машин без фар и колес, как остовы китов, выброшенных на берег. Редкие тропинки среди этого «великолепия», изредка пробирающиеся в город и назад магмоды, старые, но еще используемые гаражи и непонятные сооружения, откуда даже доносились человеческие голоса. Жизнь тут не то, чтобы бурлила, но была.

Все абсолютно бессмысленно. Зимовский прав — летом трупы воняют так, что мимо не пройти. Если магмод-лис был тут, его бы нашли. Или он все же смог забиться куда-то так глубоко, что запах разложения не доносился? Ей бы в помощь кого-нибудь с острым нюхом. В Санкт-Петербурге она бы Метелицу попросила, а тут… Только остается надеяться на слепую удачу и собственные скудные силы. Земля, отравленная человеком, отвечать Тае не спешила. Лес был слишком далеко, чтобы вмешаться. Солнце уже перебралось через зенит и нещадно палило, как летом. Воняло пылью, креозотом, бензином, еще какой-то непознаваемой пакостью. Но не трупом. Ей ни за что не найти магмода, если он умирал тут, если он вообще существовал. Вдруг Тае приснилось будущее? Она потерла висок — она не оракул, ей не снятся пророческие сны. Она могла ухватить эхо случившегося, а не предвидеть будущее.

Время перевалило за обеденное. Ветер откуда-то принес запахи еды: что-то не первой свежести жареное на прогорклом масле. Тая мысленно застонала, вспоминая: обед и дедушка. И еще примирительный пирог. Она же пока даже речь с извинениями не заготовила. Чума и туляремия! Она совсем забылась, бродя по промзоне.

Тая достала походник из кармана и выругалась снова — экран показывал третий час дня и двадцать пропущенных звонков от Даши. Кому-то было отчаянно скучно без паутинки. Тая включила звук на походнике — с утра забыла это сделать. Первым делом она позвонила Глаше, предупреждая, что вернется домой минут через пятнадцать. Глаша старательно пыталась подавить нотки недовольства в голосе, но они так и рвались из неё. Семен Васильевич, вот чума, отказался обедать без Таи. «А у него ведь режим!» Тот случай, когда хочется отчитать Глашу за неподобающий тон, и в тоже время понимаешь, что деду осталось так немного в этой жизни —