Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас

Зимовский замер перед фургоном и скомандовал в толпу полицейских, зная, что его услышат:

— Владимир, мне нужно осмотреть ладони покойника. Появились новые данные.

Титуляшка быстро подскочил и принялся командовать недовольными санитарами.

Для Таи, ожидавшей, пока откроют дверцу холодильника и вытащат обратно тело, Зимовский принялся пояснять, поднимая голову и щурясь на солнце, как довольный кот:

— Вас должна волновать охрана вашей подруги, потому что княгиня Дарья Сумарокова очень богата, это она вытащила Сумароковых из прозябания, а охрана у неё… Хреновенькая. И охрану свою она в лицо не знает. И водителя у неё нет, а она — паутинозависимая, прости Господи. Мои парни её уже несколько раз тормозили и предупреждали, что запрещено за рулем пользоваться походными телефонами. — Он пальцем ткнул во Владимира: — подтверди!

Тот спешно кивнул:

— Княгине Сумароковой сделано три замечания. Выписать штрафы, сами понимаете, городовые не решились.

Зимовский махнул рукой санитарам, выкатившим носилки с телом из холодильника. Таю обдало холодом. Владимир споро расстегнул молнию на пакете. Зимовский, опережая Таю, сам вытащил руки покойника.

— Смотрите, Таисия Саввовна. Это ваш парень?

Тая сглотнула и побелела. Во сне было темно, и сейчас она не могла однозначно сказать, что это те самые руки. Она помнила боль, она помнила, как пыталась встать, но те ли это руки…

— Можно, я посмотрю ладони?

— Смотрите.

Ей хотелось ругаться. Она пыталась вспомнить боль, которую причиняла голодная стерня, но точного расположения ран она не помнила. Только не бывает же таких совпадений?

— Это он.

Зимовский кивнул сам себе, закрыл пакет и крайне серьезно предупредил:

— Учтите, вам придется давать показания под присягой. Вы точно уверены? Потому что малейшее сомнение и…

Тая прикусила губу.

Зимовский хмыкнул:

— Вы уже не уверены. А ведь в суде будут спрашивать и не раз, как вы смогли так четко, да еще в темноте, рассмотреть раны. Вы же их рассмотрели? Или только чувствовали? Ночь была темная. И ни единый датчик на магоэнергетические всплески не среагировал. Понимаете?

Она в упор посмотрела на Зимовского:

— Вы сейчас на чьей стороне?

— Не поверите: все еще вашей. Повторяюсь, но… От той колыбельной, которую вы услышали в моей машине, заснули только вы. Никто из моих людей, которые её слышали не раз, не заснул. Таисия Саввовна, при всем моем к вам уважении, для возбуждения дела об убийстве ваших слов маловато. Тем более, что вы сами не уверены.

— То есть вы просто отмахнетесь от меня, потому что вам так проще?

Он задумчиво разглядывал её, словно решал, а стоит ли бросаться на подвиги:

— Я не отмахиваюсь от вас и ваших слов. Вас вызовут для дачи показаний. И не смотрите так обиженно. Я и без этого готов на подвиги ради вас… Владимир, будь так добр, подними все записи о колыбельной на полицейской волне, заодно сверь даты обнаружения «синяков» с датами колыбельной. И проверь на магоэнергетические всплески, если они были, конечно.

Владимир вскинулся, и Зимовский его осёк:

— Повторно проверь.

Тот кивнул, но довольным при этом не выглядел. Кому понравится пустая, ненужная работа, когда дел и так невпроворот из-за визита императрицы.

— Были и другие? — Тая с удивлением замерла.

— Возможно, — уклончиво ответил Зимовский.

Он, вытерев руки платком, подхватил Таю под локоток и потащил в сторону, чтобы не мешать санитарам убирать тело обратно.

— Спасибо, Илья Андреевич.

— Пустое. Я не гад. Я вполне вменяем. Так… Возвращаясь ко вчерашнему и Дарье Аристарховне. Вам не кажется, что все не так просто в её браке с князем Сумароковым? Забавное и гремучее сочетание: безалаберная жена и огромнейшее богатство. Вы Дарье Аристарховне намекнули бы про мужа и телефоны. Она советы городовых не воспринимает. Понимаю, что это до первой аварии, но где шанс, что её успеют спасти?

Тая закачала головой — нет, Зимовского отчаянно заносило:

— Илья Андреевич, князь Сумароков без ума от своей жены. Не надо стоить нелепые теории. Или вам нравится быть всезнайкой?

— Хотел бы я быть всезнайкой на самом деле, но, увы… Я даже догадаться, что вы сделали с тенью на этом поле, не могу. Как и то, зачем вы тут оказались.

Тая почему-то честно сказала:

— Вышла прогуляться. Дома тяжело находиться…

Зимовский понятливо наклонил голову:

— Семен Васильевич — невыносимый человек, неуживчивый. Что есть, то есть.

— Много вы понимаете!

Лес робко подался к Тае, но замер, испугавшись Зимовского. Тот прищурился, что-то видимо замечая или чувствуя:

— Видите, я совсем не всезнайка. А хочется, дико хочется. Что вас обидело в моих словах про Семена Васильевича?

— Вы ничего не знаете.

Он пожал плечами:

— Так поделитесь. Это самый простой способ решения проблем. Люди для чего-то речь и придумали. Я могу помочь.

— Вы…

Он криво улыбнулся:

— Грибочек, будете так смотреть на меня, я снова спровоцируюсь. На подвиги. Только не думаю, что эти подвиги вас устроят. Вы меня почему-то безумно боитесь, а ведь я хороший, смею заметить.

— Илья Андреевич… — Вот как и, главное, зачем, ему сказать о болезни деда, о её попытках его уговорить лечиться, о хлопании дверьми и обидах, об извинительном пироге.

Он сам все понял:

— Вы не ожидали, что Семен Васильевич так изменится? Ретушь на императорском канале и в газетах потрясает, конечно. В этом все дело?

Тая оглянулась на лес, на поле, на синее, бездонное небо. Говорить не хотелось, но Зимовский прав. Когда гордо молчишь: догадайтесь сами о моих проблемах! — то трудности не исчезнут.

— Он умирает. Рак. Терминальная стадия.

— Вы уверены?

Тая снова вскинулась:

— А вы настолько всезнайка, что даже в медицинскую тайну свой нос суете? По дедушке все видно же. И зря я с вами делюсь чем-то сокровенным.

— Не зря. — Он снова обдал её тем взглядом, в котором читалось его превосходство над этим миром и Таей конкретно. — Семен Васильевич так выглядит на моей памяти лет пять так, если не больше. Знаете, что в онкологии, если за пять лет нет рецидивов рака, то больной считается выздоровевшим?

— До чего вы… — Тая не нашла подходящее слово.

Зимовский пришел ей на помощь:

— Всезнаист? Раздражающ? Противен?

— Эгоистичен.

— Я думал — неэмпатичен. Это сейчас модно говорить, когда не льешь слезы, а говоришь правду. Таисия Саввовна, простите, если чем обидел. Я, действительно, неэмпатичен и строю теории заговоров там, где их нет. Знаю. Прошу заранее простить.

Он остановился у своей машины:

— Вас повезти до дома? Или в город?

— Спасибо, не надо. Я еще прогуляюсь.

Она замерла, не зная, говорить ли о втором сне?

Зимовский бросил на неё раздражающе-понимающий взгляд:

— Еще