Мартин Гринберг - Дорога Короля

Она рассмеялась:

— Что ж, слепой, возможно, и поверил бы тебе. Но эти женщины не слепые, Жискар. Не слепые и отнюдь не безмозглые. И они — женщины, а не мужчины!

— А они знают, кто ты? — Теперь Жискар уже привстал, нависая над Лиз. — Об этом они знают?

— Вряд ли они могли бы этого не заметить, — сказала она, — и не понять, какого я роду-племени.

— Если действительно поверили тебе. А не просто добродушно потакают фантазиям безумицы.

— Мы ей верим, — решительно заявила матушка Адель. — Ты ведь, наверное, это хочешь узнать, господин мой? Или, может, ты хочешь сжечь ее, как ведьму?

Жискар осенил себя крестным знамением.

— Боже милосердный! Нет конечно!

— Нет, — сказала Лиз. — Он просто хочет меня использовать. Он считает, что для этого я и предназначена, и надеется, что я кое-что для него могу сделать.

— Ты действительно кое-что можешь, — подтвердил он. — Я же видел, как ты танцевала там, на холме, ночью, и звезды запутались в твоих волосах, и луна спустилась с небес и танцевала с тобою рядом. А мой брат смотрел на тебя и хлопал в ладоши, точно дитя… — Лицо Жискара исказилось. — Я бы никогда не позволил тебе обвести себя вокруг пальца! Я бы владел тобой, как владею мечом!

У Лиз явно не нашлось слов, чтобы ему ответить. И в наступившей тишине прозвучал суховатый голос матушки Адели:

— Я догадываюсь, — промолвила она, — почему Лиз не желает согласиться с твоими требованиями. Женщины и без того прокляты самой природой; они слабы и хрупки, и это подтверждают все мудрецы; считается, что они созданы исключительно для того, чтобы их использовали мужчины. И больше почти ни для чего. Ничего удивительного, что порой женщины не желают мириться с подобной участью. Впрочем, я полагаю, что таков, видимо, их основной недостаток.

— Но любой недостаток можно исправить! — воскликнул Жискар. — Твердая рука, укол шпор, а порой, безусловно, немного ласки — вот и все, что нужно такой женщине.

— Это хорошо для кобылы! — отрезала матушка Адель. И встала. Я никогда не видела ее такой: она казалась мне одновременно и меньше, и больше, чем обычно. Меньше — по сравнению с таким крупным мужчиной, как Жискар. Больше — потому что она каким-то неведомым образом возвышалась над ним подобно башне. — Но мы подумаем над тем, что ты сказал, господин мой. А пока что можешь воспользоваться гостеприимством нашего монастыря. Однако прошу тебя, будь так любезен, воздержись пока от посещений города. Там совсем недавно бушевала страшная эпидемия, и болезнь еще порой дает отдельные вспышки.

Он охотно согласился; настолько охотно, что я с трудом удержалась от смеха. Но ему, конечно, совсем не обязательно было знать, что в городе всего лишь обычная осенняя лихорадка, заставляющая детей чихать и кашлять, но никому особого вреда не причиняющая, разве что самым слабым. Но слово «болезнь» в тот год почти всеми еще воспринималось как «смерть».

— На какое-то время это, конечно, задержит его в монастыре, — сказала матушка Адель, когда мы опять были в полной безопасности за стенами нашего Санси, под крышей моего дома, совсем недавно покрытого тростником.

Люди, проходя мимо, могли, конечно, и в окно заглянуть, да только я этого не боялась. К тому же жители Санси в такой час по большей части сидели дома за обеденным столом или в таверне.

Мы тоже пообедали и весьма сытно — отличным куском баранины из монастыря. Мордочка Перрена так и лоснилась от жира. Даже Франча в кои-то веки согласилась поесть, хотя насытиться таким количеством пищи могла разве что канарейка. Поев, она свернулась клубком на коленях у своей Прекрасной дамы, сунула в рот большой палец и задремала. Ну а мы все решали, как быть.

— Он, конечно, не пойдет туда, где больные есть, — сказала матушка Адель, — но я сомневаюсь, что он так просто уйдет отсюда, уж больно ты ему нужна.

Лиз криво усмехнулась.

— Ему нужны только мои чары. Впрочем, если вместе с чарами ему достанется и мое тело, он возражать не будет. Но по-настоящему ему нужна только моя магическая сила; точнее, то волшебство, которое, как он считает, заключено во мне.

— Но зачем оно ему? — спросила я. — Он что, хочет стать правителем всей Нормандии?

— О нет, — отвечала Лиз, — так высоко он никогда не метил! Он всего лишь хочет быть самым лучшим правителем в Монсальва. Всего лишь. И опять же, если можно будет проложить путь к еще более высокой цели, то вряд ли он от этого откажется.

— Да он ведь так на костер попадет! — сказала матушка Адель. — И ты вместе с ним. Сейчас с ведьмами не больно ласково обходятся.

— А когда с ними ласково обходились? — Лиз нежно перебирала своими длинными пальцами спутанные волосы Франчи. — На юге, в Провансе, им еще хуже приходится. Там инквизиция за каждым еретиком охотится. Но и на севере вряд ли таким, как я, будут рады.

— Мы тоже северяне! — возразила я.

Она полоснула меня взглядом — точно острием ножа коснулась.

— Вы — другое дело. Тут лес рядом. А потому и вы совсем другие.

Я пожала плечами:

— Я лично себя «другой» не чувствую. А что, действительно ли твой король был когда-то простым смертным и правил одним из западных королевств?

— Он никогда не был смертным, — сказала Лиз. — Да, он правил королевством смертных в течение ста лет и даже больше, но под конец все же покинул своих подданных, понимая, как это безжалостно по отношению к ним. Ведь этими людьми правил король, который не мог ни состариться, ни умереть.

— Но по отношению к нему это тоже было безжалостно, — заметила матушка Адель. — Ведь он видел, как один за другим дряхлеют и умирают близкие ему люди. — Лиз изумленно посмотрела на нее, и она прибавила: — Не удивляйся: я ничуть не умнее, чем мне следует быть. Просто я прочитала одну книгу. Захотелось узнать, правдивы ли все эти истории о нем. И в этой книге говорилось, что тот король дал обет навсегда уйти под сень Большого леса и никогда — во всяком случае, на нашем веку — не покидать его.

— Да, это правда, — с горечью подтвердила Лиз. — И этот лес не покинет также никто из тех, что ушли туда с Ним вместе, и никто из тех, что родились уже потом. Большой лес — это куда более широкий мир, чем вы можете себе представить. И ваш собственный мир — это всего лишь самый краешек того широкого мира. И все же там самая настоящая тюрьма! А мне всегда так хотелось вдохнуть воздух вашего мира, мира людей, ощутить на лице прикосновение солнечных лучей, а под ногами — обыкновенную землю!.. Но данная им клятва — клятва, которую он принес задолго до того, как я родилась на свет! — запрещала любому из нас даже думать об этом.