Забираю вас себе! - Тина Солнечная

вам завтрак, лея? — спросил он спустя несколько минут, всё ещё лёжа на боку, глядя на меня почти с нежностью.

— Ты уже приносил еду, — напомнила я, прикрывая глаза ладонью от утреннего света, который пробивался через шторы.

— Но она остыла, — тихо ответил он.

— А разогреть? — лениво потянулась я, наблюдая за его реакцией.

Он легко щёлкнул пальцами — и на прикроватном столике запахло теплом. Аромат подогретой еды вдруг показался особенно уютным. Я даже не сразу поняла, что улыбнулась.

Бытовик, значит… Удобный в хозяйстве зверь… И пыль уничтожит и еду разогреет.

Он взял поднос и поднёс его ко мне, устроив всё так, чтобы я могла есть, не вставая. Всё было аккуратно, почти заботливо.

— Ешь со мной, — бросила я, глядя поверх чашки.

Он не стал спорить. Но и не притронулся к еде.

— Это… эксперимент, за который мне придётся расплатиться? — вдруг спросил он, всё ещё не прикасаясь к пиале с фруктами.

Я замерла, приподняв бровь.

Он смотрел прямо, открыто, и, не дождавшись ответа, приподнял мою голову за подбородок, наклоняясь ближе.

— Почему ты так решил? — прошептала я.

— Потому что я мечтал о таком дне… долгие годы, Таша, — сказал он, и в голосе его дрожала неуверенность, в глазах — невыносимое ожидание. — И если за эту ночь мне надо будет заплатить — я принимаю это. Но позволь мне узнать.

Он накрыл мои губы поцелуем — с отчаянным жаром, в котором чувствовалось всё: тоска, надежда, боль и нежность. Я ответила ему, мягко, медленно, но внутри уже замирало что-то острое, тревожное.

Он любил её. Настоящую Ташу. Ту, которой я не была.

И я не знала, как бы он воспринял, если бы узнал, что её больше нет. Что теперь вместо неё — я. Другая.

И всё же… он целовал меня. Меня — с дрожащими пальцами, с неуверенностью в сердце. И, возможно, с тем же отчаянием, с которым я пыталась понять, кем была Таша… и кем мне теперь быть.

И почему, чёрт побери, мне так важно, как он на это отреагировал бы?

Когда наши губы разомкнулись, я ещё пару секунд не могла вдохнуть. Слишком глубокий был этот поцелуй. Слишком личный.

— Что это было? — выдохнула я, прищурившись. — Признание в любви?

Он хмыкнул, но не отвёл взгляда.

— А тебе это нужно? — спросил он в ответ, спокойно, почти устало.

— Признание?

— Моя любовь, Таша.

Я приподняла бровь.

— Ты снова говоришь со мной на ты, — заметила я, чуть склонив голову.

— Потому что сейчас я говорю не с леей Ташей Стом, а со своей женщиной, — сказал он тихо, но твёрдо.

— Своей? — повторила я, не скрывая удивления.

Он на миг отвёл взгляд, а потом снова встретился со мной глазами. В них мелькнула та самая грусть, что оставляет после себя не боль, а пустоту.

— Ты ведь знаешь, что стала моей парой, — сказал он едва слышно.

Я замерла. Пара? О чём он говорит?

Да, у него есть метка. Как и у других. Я это видела. Чувствовала. Но… разве она значит это?

Связь — да. Привязка, возможно. Но не…

— Наверное, я забыла.

Он хмыкнул, но без веселья — скорее устало. — Ага. Забыла. Именно поэтому только меня держала подальше всё это время. И только меня отправляешь за пределы дома на несколько дней.

Я замерла, всматриваясь в него.

— Таша… — Голос его стал ниже. — Ты знаешь, что я вернусь. Всегда. Потому что я твой не из-за привязки, — он пальцами провел по метке на его теле, — а потому, что ты моя пара.

Он не сказал это с вызовом. Просто констатировал. Как факт. И, странное дело, этот факт оказался куда более ощутимым, чем я была готова признать.

— Выходит, из всех цисков, только тебе повезло? — хмыкнула я, а он приподнял брови, явно не разделяя моего мнения о везении.

— Конечно, я был не рад, — тихо продолжил он, не отводя взгляда. — Что судьба вот так меня наградила. Такой хозяйкой. Такой парой. Уголки его губ чуть дрогнули. Но не в улыбке — в горькой тени разочарования. — Я мечтал, чтобы ты хоть раз вела себя так, как сегодня ночью. Не как Лея, а как моя женщина.

Он провёл ладонью по моему запястью, легко, почти мимолётно. — Если ты способна быть такой… хотя бы иногда… — он замолчал, сглотнул. — Я готов вынести любые твои пытки. Любую боль. Даже то, как ты потом снова станешь прежней.

Молчание между нами стало тяжёлым. А у меня внутри всё сжалось. От вины, которую я не имела права чувствовать. От боли, которую я не хотела признавать. И от странного, дикого желания — не терять его. Даже если он принадлежал не мне.

Он медленно поднял руку, провёл пальцами по моей щеке, по линии подбородка, а затем — мягко коснулся губ. Большим пальцем обвёл контур, задержался в уголке. Ласка — лёгкая, будто боялся спугнуть.

— Ты такая нежная сегодня, — прошептал он, и голос у него дрогнул. — И отзывчивая. Я словно сплю… и это самый прекрасный сон в моей жизни.

Он склонился ко мне и поцеловал. Сначала осторожно, как будто просил разрешения, а когда я подалась навстречу, поцелуй стал глубже. Настойчивей. Горячей. Его губы жадно искали мои, язык скользнул внутрь, а ладонь легла на мою талию, подтягивая ближе.

Я не сопротивлялась. Ни ему, ни себе. Просто тонула в этом ощущении — быть желанной, быть целиком в этом мгновении. Он снова оказался надо мной, а я — под ним, прижатая к простыням, которые уже впитали жар ночи.

Его руки ласкали мою кожу, будто не могли насытиться, губы скользили по щеке, шее, плечу, и в каждом движении — нежность, которую он прятал, и жажда, сдерживаемая слишком долго.

Где-то сбоку шлёпнулась ложка, и я только мельком поняла — тарелка с едой потерялась в складках простыней. Но мне было всё равно. Он был рядом. И это было так приятно.

Пока его поцелуи разжигали внутри новое пламя, я не могла сдержать стоны — тихие, рваные, вырывающиеся сквозь губы между вдохами. Моё тело уже снова отвечало на каждое прикосновение, каждая ласка отзывалась жаром. И в этот момент, когда всё внутри снова затрепетало, в комнату тихо вошёл кто-то ещё.

Дверь даже не скрипнула, но я почувствовала движение воздуха, а потом краем глаза — знакомую фигуру.

Томрин.

Он, как и положено, остановился у порога и молча опустился на одно колено, склонив голову. Ни слова, ни звука. Но его присутствие хлынуло в комнату, как