Кирилл Кащеев - Спасти дракона

Ознакомительный фрагмент

Ее шеи коснулись… Нет! Ирка резко подняла веки, точно и не она только что тонула в горячем пекельном мраке. И глаза в глаза уставилась на старостиху. Вытянув цепочку, старостиха держала спрятанного у Ирки на груди платинового дракончика. И глаза у нее сверкали так же ярко, как сапфировые камешки в глазах дракончика.

– Це змии тебя в Мертвый лес послали? – прерывающимся шепотом выдохнула тетка Горпына. – Лют! – Тетка выпрямилась, голос ее зазвенел. – А будь так ласков, принеси воды из колодца!

– Та вон же ж бадья!

– Принеси! – выкрикнула Горпына и, сдерживая нервное дыхание, уже почти спокойно попросила: – Бач, кровищи сколько, ще треба!

– Ну треба так треба. – согласился Лют, и пол заскрипел под его тяжелыми шагами. Хлопнула дверь.

Тетка Горпына метнулась к резной скрыне[4]. Тряпки, рулоны ткани, туеса раскатились по полу. Горпына крепко, точно величайшее сокровище, прижала к груди деревянную флягу.

– Не велел мне Гнат цього трогать, хиба що самая страшная беда на деревню свалится, та як иначе-то? Якщо тэбэ змии послалы… Не пожалели зовсим молоденькую, почитай ще дытыну, на такое опасное дело отправлять! – продолжала бормотать она, бережными движениями отвинчивая крышку фляги. – Тоди спасать тебя треба! А якщо нет и ты справди тварюка… – Горпына остановилась, держа в руке откупоренную флягу, – все едино спасать, бо доси ще ни одного пленника з Мертвого лесу взять не удалось, навить им, гадам летючим! – И тетка решительно склонилась над Иркой.

Быстрым ловким движением разжала ей рот, наклонила флягу – и одна-единственная капелька идеально прозрачной, сияющей, как освещенный солнцем бриллиант, воды упала Ирке на язык.

Легчайшая сладость, прохладная, как тень у горного ручья, и напитанная солнцем, как мед с летнего разнотравья, пощекотала нёбо, скатилась в горло и радостным костерком вспыхнула в желудке. Пропитанная черной мерзостью кровь вскипела – и вновь заструилась по жилам, алая и будто горящая, как если бы в ней плясали крохотные золотистые искры. Веки потяжелели, и темнота, ставшая вдруг уютной, как родное одеяло, обернулась вокруг Ирки, погружая ее в долгий блаженный покой.

Ходыть сон по долынеУ червоний жупаныне…[5]

Тихий мелодичный голос был как журчание воды… и раздражал Ирку ужасно! Когда в унитазе слив ломается, вода тоже всю ночь нежно журчит… ну и кому нравится под это назойливое жур-жур спать? Она глубоко вздохнула, потянулась и открыла глаза.

Она лежала на застеленной периной лавке. Цветастое одеяло укрывало ее чуть не до самых глаз – немножко колючее, слегка припахивающее шерстью и уютное, как воскресное утро, когда все уроки сделаны и никуда не надо спешить. Еще бы сюда крутую книжку, чашку чая и бабкин горячий пончик… или блинчик – и полное счастье.

Что это ее на пончики-блинчики потянуло, вроде помирала недавно самым натуральным образом? Ирка прислушалась к себе – тело откликнулось звонкой, счастливой легкостью и бурлящей силой. И впервые со дня исчезновения Айта у нее было роскошное настроение! Хотелось подпрыгнуть и кувыркнуться в воздухе, хотелось раскинуть руки и обнять весь мир!

Ни кувыркаться, ни обниматься не получалось. Руки снова были подняты над головой и обмотаны веревкой – правда, теперь под тугие витки была аккуратно подложена белая тряпица, чтоб не царапать запястья. Ирка запрокинула голову – другой конец веревки по-простецки привязали за вколоченный в бревенчатую стену толстый гвоздь. Через тот же гвоздь было перекинуто испачканное полотенце и нарезанное лентами полотно, похожее на бинты. Натягивая веревку, Ирка перевернулась на бок – чуть дальше стояла деревянная бадейка, как показалось Ирке в неверном свете свечи, полная жидкого черного асфальта. От таза знакомо и очень неприятно пахло.

– Это что, моя кровь? – сообразила Ирка, невольно пытаясь отодвинуться от вонючего таза подальше. Веревка на запястьях натянулась, и Ирка едва не сверзилась с лавки.

– Не, так не пойдет, – пробурчала она, снова запрокидывая голову. Отливающие сталью когти выскочили на кончиках пальцев. Ирка чувствовала, что с такой же легкостью могла бы перекинуться целиком – никакой слабости, никакого бессилия! Край острого когтя врезался в толстые пеньковые волокна. Ирка стряхнула с запястий перерезанную веревку и наконец села.

Комната здорово напоминала крестьянскую хату в этнографическом музее на Хортице. Даже слишком, она всегда думала, что в настоящих крестьянских хатах грязнее и пахнет хуже. Здесь, кроме воняющей бадейки в углу, пахло травами и еще чем-то вкусным, от чего у Ирки сразу заурчало в животе. На вбитой в стену скобе висели несколько пестрых платков и старинного кроя свитка[6], судя по кокетливой вышивке, женская или девичья. Полувыгоревшая свеча стояла на большом резном сундуке, рядом расположился сундук поменьше, а за ним совсем малявка – целое сундучное семейство. Огонек свечи выхватывал из полумрака большую, под потолок, печку, собственно, вся соседняя стена и была печкой, вокруг которой строилась хата. А на печке парил… дракон. Приоткрыв рот, Ирка зачарованно уставилась на покрывающие выбеленную печь яркие, немножко наивные, точно нарисованные ребенком фигурки змеев, сцепившихся в драке с еще какими-то, тоже летучими, существами с многоцветными крыльями. Оранжевыми костерками вспыхивало пламя огненных змиев и ярко-голубыми фонтанчиками плевались водяные драконы. На спинах их противников можно было разглядеть крохотных всадников, закованных в черную броню, – несмотря на простоту рисунка, от них так и веяло мрачной угрозой. Зато змеи были веселые и радостные, как игрушечные. Внизу зеленой полосой была намечена земля, сверху плыли облака и похожее на апельсин солнышко, а над схваткой, втрое больший, чем остальные драконы, широко простирал крылья и гордо вздымал увенчанную шипастым гребнем голову серебристо-стальной змей!

– Айт! – прошептала Ирка, вскакивая с лавки. Она прижалась к холодной сейчас печке всем телом. – Ты… только потерпи… Я уже скоро… я уже здесь… – Она погладила нарисованного змея кончиками пальцев. Накинутое на плечи одеяло упало на пол. Одежды на Ирке не было, если, конечно, не считать таковой полос небеленого полотна, туго стягивающих грудь, бедро и ребра. На полотне отчетливо проступали черные пятна, пахнущие омерзительно, как и кровь в бадейке. Не задумываясь, что может быть под этими бинтами, она принялась торопливо сматывать с себя полотно. Под бинтами не оказалось… ничего! Кроме ярко-розовой молодой кожи там, где были оставленные копьем безголового раны. Ирка завертелась, оглядывая себя со всех сторон и облегченно вздохнула. Что бы ей ни дала тетка Горпына, оно не просто помогло! Оно вылечило даже костяшки пальцев, еще в родном мире разбитые об ствол хортицкого дуба!