Олег Дивов - FANтастика

Ольга Пинчук

Искусственный отбор

— Что пьем? — В открытую дверь заглянула раскрасневшаяся физиономия Калудкина.

— Всё пьем, — обреченно вздохнул я, распечатывая очередную бутылку.

— Это правильно. Это по-нашему. — Не дожидаясь приглашения, Калудкин вошел и шлепнулся на хлипкую гостиничную койку рядом с Силюгиным. — Наливай.

Я щедро разлил коньяк по стаканам и скатерти.

— Эх, за ногу твою и об угол. — Калудкин укоризненно покачал головой и сгреб посудину своей огромной лапищей. — Экономней надо быть, бережливей.

— Молодой еще. — Силюгин, мой давний друг и сосед по номеру, снисходительно улыбнулся.

Наш гость попытался встать, но земля вертелась слишком быстро.

— А хрен с ним. Будем пить сидя. Ну, за отсутствующих здесь дам.

Он выпил и поморщился. Коньяк был лучше, чем мог быть, но все-таки хуже, чем хотелось бы. Я виновато пожал плечами.

— Уж перед смертью мог бы хорошим продуктом коллег угостить. — Он, видимо, посчитал шутку смешной и громко заржал. Знал ведь, сволочь, что книга моя предыдущая не слишком удачной получилась.

Тьфу ты! Суеверные все стали. Никто теперь не скажет «последняя книга», только «очередная» или, в крайнем случае, «предыдущая». Сглазить боимся.

— Я еще тебя переживу. Меня если и пустят в расход, так не раньше будущего года, — огрызнулся я и залпом осушил стакан.

Силюгин сидел молча и грыз фильтр незажженной сигареты. Вот кому точно нечего было бояться. Читатели его любят.

Калудкин грохнул стакан на стол.

— Давай еще. Раньше напьемся — меньше бояться.

В дверь робко постучали.

— Войдите! — Я гаркнул так, что человек в коридоре просто обязан был задуматься, а надо ли ему к нам.

В комнату, чуть пошатываясь, вошла изрядно красивая девушка с легким румянцем первого конвента на лице.

— Извините, у вас сигаретки не найдется?

— Что, нервничаешь? Страшно? У нас для такого случая и коньяк найдется. Серега, плесни девушке! — Калудкин всегда недолюбливал молодых авторов и не упускал случая поиздеваться над ними.

Девушка покраснела и прижалась к двери, готовая в любой момент ретироваться. Нервишки у молодой писательницы были на пределе.

— Извините… Я не хотела вас побеспокоить…

— Да вы не обращайте на него внимания. Это он только с виду такой грозный. А на самом деле он белый и пушистый. — Силюгин улыбнулся всеми своими тридцатью двумя зубами, и я моментально понял, что ночевать мне придется в другом номере.

— Это ты точно подметил, я такой, за ногу твою и об угол. Белый и пушистый. А внутри красный и с кровью. — Калудкин обернулся ко мне. — Ну, пить-то мы сегодня будем или как?

Я достал еще один стакан.

Силюгин тем временем уже стоял возле девушки, приобнимая за плечи, и легонько подталкивал ее к столу. И уж естественно, она слегка сопротивлялась исключительно ради приличия.

Его вообще девушки любят. Высокий, кареглазый, с длинными темными волосами. Лицо всегда каменное, что и не поймешь, бывает, шутит он или серьезно говорит. И не видел я еще ни одной барышни, которая бы не повелась на все это. И этой не устоять.

— Анна. — Я протянул гостье стакан. Имя девушки я разглядел на бэдже, когда она уселась на свободный стул. — Давайте знакомиться. Я — Сергей Равский. Вот этот пьяный наглый оболтус — Вадик Калудкин. А с Димой вы уже, кажется, познакомились.

— А чего тут знакомиться, когда всего один день жить осталось? — опять встрял в разговор Калудкин. — В такой день пить надо. Кстати, а о чем у вас книга?

— О войне людей против эльфов и гномов, — несколько смутившись, ответила Анна.

— За ногу и об угол! За читателей. Не чокаясь! — Он демонстративно поднял стакан высоко над головой, едва не расплескав все его содержимое.

Больше, чем молодых авторов, Калудкин не любил только жареную рыбу и фэнтези.

— Вадим, ну зачем ты так? — Силюгин прекрасно понимал ранимость души начинающего писателя.

Девушка уже готова была расплакаться и уйти. Или вступить в дискуссию, а в итоге обидеться еще больше, расплакаться и уйти. А это не входило в его планы.

— Пардон. Никого не хотел обидеть. Кстати, девушка, вам уже говорили, что у вас красивые ноги?

Я сидел и с улыбкой наблюдал за происходящим. Сейчас Калудкин начнет рассказывать Анне о ее безусловной привлекательности, потом обидится на Силюгина, который якобы отбивает у него всех девушек, потом начнет нести полнейшую ахинею… И все это нужно было остановить.

— Вадим, коньячку?

— А сам как думаешь?

Силюгин что-то тихо говорил Анне. И, судя по ее серьезному лицу, убеждал не переживать по поводу завтрашнего объявления результатов. Калудкин пил, уже не обращая внимания на тосты. Нервничал. Это он только с виду такой нерушимый, а на самом деле ему тоже страшно.

— А ведь раньше такого не было. — Вадим поднял глаза на девушку, но взгляд отказывался фокусироваться, и он уставился в окно. — Раньше ведь как было?

Он замолчал.

Анна первой не выдержала:

— Как было?

— Эх, молодежь. Ничего-то вы не знаете. Раньше можно было издавать что хочешь, и никто тебе ничего бы не сделал.

— И сейчас можно, — сказал я.

— Можно, — неожиданно согласился Калудкин. — Но только там.

Он неопределенно мотнул головой в сторону, указывая направление, но я прекрасно понял, где находится это «там».

— Там — это где? — все-таки уточнила Анна.

— Там — это там. — Давно я уже не слышал, чтобы Вадим говорил таким назидательным тоном. — Вы ведь историю в школе изучали.

Разговор принимал опасный оборот. Но какая, к черту, разница? Мы и так каждый день по краю ходим. Напишешь роман, вылижешь, напечатают, а потом сидишь целый год и дрожишь: а вдруг не проголосуют? На костер, знаете ли, не каждому хочется.

Есть, конечно, индивидуумы, которые верят в новое светлое будущее, хотят стать мучениками. Особенно среди доморощенных псевдоисториков-аналитиканов таких много. Только не будет его, этого светлого будущего. Уже наступило.

— А может, оно и правильно? Писать стали лучше… — робко сказала Анна, разглядывая свой стакан.

Калудкин, который к этому моменту уже разлегся на кровати, попытался сесть, но грохнулся на пол.

— За ногу твою и об угол! Что ж тут кровати-то такие высокие?

— Писать стали меньше. — Силюгин оторвался от созерцания коленок девушки и тоже решил присоединиться к диалогу. Такое бывало нечасто. — И писателей раньше карательными отрядами не травили.

— Так все просто. Бандитов перестреляли, преступность на нуле, карать стало некого. Эти возрожденцы, хоть и мудаки, но идиотами их не назовешь. Грамотно все просчитали, сволочи. Если есть в стране такая хорошо обученная и слаженная организация, способная только находить, судить и убивать, то рано или поздно ее нужно будет или уничтожить, или найти новое занятие. — Говорить это было обидно вдвойне, потому как правда. — Вот и натравили их на нас.