Вадбольский 3 (СИ) - Никитин Юрий Александрович

Я уже взялся за ручку двери, как за спиной послышался уверенный мужской голос:

— Вадбольский!.. Что-то ты совсем пропал из Академии…

Я обернулся, ко мне подходит с приятной улыбкой на лице Горчаков, подтянутый, как всегда, в идеально сидящем мундире, четкий и слаженный, даже глаза как бы улыбаются, но именно как бы.

— Привет, — ответил я, мы обменялись рукопожатием, далеко не со всеми Горчаков нисходит до такого приветствия. — Ты-то чего здесь?.. С твоим происхождением вообще можно не посещать Академию!

Он усмехнулся, но взгляд оставался острым.

— Вадбольский…Ты прав, я из знатного княжеского рода. Мои предки всегда были вхожи к императору и пользовались почетом. Но кто ты, Вадбольский?

Я опешил, переспросил глупо:

— Кто я? Ты же знаешь, баронет Вадбольский!

Он покачал головой.

— Многое не сходится, Вадбольский.

— Почему? — спросил я и ощутил холодок тревоги. — Я говорю правду!

Он легко усмехнулся, продолжая сохранять приветливое выражение лица, вот только взгляд стал пронизывающим.

— Не сомневаюсь, — сказал он, — что ты баронет. Но наверняка есть и другие титулы? Вот, к примеру, титул Александра Васильевича Суворова — барон Тюринский, граф Рымникский, светлейший князь Италийский, граф Священной Римской империи, гранд Сардинского королевства и принц королевской крови!.. Представь себе, он при знакомстве может называть себя просто бароном! Если вдруг зачем-то…

Я развел руками.

— А я просто баронет. С чего ты взял, что у меня есть что-то ещё?

Он смотрел с недоброй усмешечкой, начал загибать пальцы.

— Ты ни к кому не идешь в подчинение, хотя это защита и сытная жизнь. Ты брезгаешь примыкать к любым группировкам, а так может вести себя только особа из более высокого круга. Тебе наплевать на то, какая на тебе одежда, а так поступают лишь те, чей статус очень высок. В столовой с одинаковым выражением ешь простую гречневую кашу и заморского кальмара, которого за огромные деньги и по случаю именин императора доставили в нашу столовую. Я заметил, только ты один не восторгался, а это говорит, что для тебя это не новинка. И я смотрел, как ловко орудовал над ним ножом и вилкой, точно зная, где у кальмара отрезать, как подцепить на зубья…

Он умолк и смотрел на меня с выражением «Ага, попался!», но я не чувствовал от него угрозы.

— Горчаков, — протянул я, — не играй в следователя. Я просто баронет! Баронет Вадбольский.

Он кивнул, не сводя с меня взгляда.

— Вадбольский, ты не первый, кто скрывает свой главный титул. Иоланта почти год была только графиней, и только недавно выяснилось, что ещё и принцесса. Глориана, представь себе, на первом курсе была простой дворянкой, хоть и столбовой, даже не баронессой!.. Раскрыли по случаю.

— Хочешь сказать, — произнес я, — могут быть ещё… скрытые?

Он кивнул, лицо стало очень серьёзным.

— В том числе, — сказал он тихо, — из стран, с которыми воюем. Или в плохих отношениях. А это чревато. Учитывай!

Прозвенел звонок начала перемены между занятиями, я чуть было не дернулся бежать на лекцию, но вспомнил, что освобожден, Горчаков улыбнулся, словно прочел мои мысли.

— А вот не надо, — сказал он со вздохом. — Хотя тоже все знают, как и ты, что там скажут. Домашнее воспитание всегда выше.

Он кивнул и ушел, для него занятия, как понимаю, почти работа, его всобачили в Академию не ради учебы, должен социализироваться, общаться, заводить друзей, завоевывать влияние и учиться управлять людьми.

Я потянул на себя ручку тяжёлой двери преподавательского корпуса. Зачем Горчаков мне сказал такое? Что плохо скрываюсь, и что лично он не видит во мне закордонного шпиона?

А ещё и для того, чтоб я теперь и сам был настороже и присматривался к курсантам. А кого подозревать? Кто старается подружиться с детьми высокопоставленных родителей, чтобы заполучить какие-то рычаги влияния, или тех, кто, как серые мыши, стараются оставаться незамеченными?

Разве что Толбухин и Равенсвуд. Особенно Равенсвуд.

Этот корпус только внешне похож на остальные, но строили для преподавательского состава, внутри и коридоры шире, и собственная столовая, и ещё какие-то помещения, но я торопливо шагал к двери, номер которой сообщил всезнающий Толбухин.

Постучал в дверь, изнутри послышался недовольный голос. Я приоткрыл и торопливо скользнул вовнутрь кабинета, разом охватывая взглядом готическую обстановку с отделанными тёмным деревом стенами, готическую мебель, начиная от массивных угрюмых шкафов с книгами и закачивая массивным столом и стульями с прямыми спинками.

Монтеверди за столом, в руке фужер с чем-то бордового цвета, смотрит на меня с неудовольствием.

Я вытащил из кармана крохотную склянку и торопливо поставил перед ним на стол.

— Это такое же, Радамес Иванович!.. Сам сделал!

Он уже раскрыл было рот, чтобы велеть убираться, но хмыкнул, отставил фужер и взял в руки мою склянку. Я с замиранием дыхания наблюдал, как он повертел её в ладони, принюхался к пробке, с усилием вытащил.

Громко плямкнуло, что значит, пробка плотно притерта. По комнате распространился мощный запах, но у препода магии нюх слабее, чем у меня, сунул склянку под нос, мощно вздохнул.

Когда перевёл взгляд на меня, глаза смотрят уже ясно и строго.

— Сам?

— Сам, — подтвердил я и, чуть помявшись, добавил, — как дедушка учил…

— Запах знаком, — пробормотал он, — но очень уж… Вы позволите?

Он вынул из нижнего ящика пустой бокал, плеснул из бутылочки на самое донышко, поднес ко рту, осторожно лизнул самым кончиком языка.

Я ждал, а он покачал головой, взглянул на меня с уважением.

— Это же намного сильнее, чем стандартный восстановитель!

— Я старался, — сказал я скромно. — Радамес Иванович, у меня к вам просьба.

Он насторожился, буркнул:

— Какая?

— Доступ в отдел библиотеки, — пояснил я, — что для преподавателей. Увы, меня туда не пускают, как я ни танцевал перед библиотекарями.

Он хмыкнул.

— Даже перед Автандилом Михайловичем?

— Даже, — ответил я скорбно. — Ни на кого моё обаяние не действует. Думаю, у них какая-то защита. А так я всё прочел, всё усвоил. Мне бы дальше, выше и глыбже…

Он снова понюхал, допил из фужера последние капли, а мой флакон тщательно заткнул и придвинул по столу в мою сторону.

Я выставил перед собой ладони.

— Нет-нет, Радамес Иванович, я так счастлив, что вы оценили мой труд!.. Это вам, себе я легко сделаю ещё. И вам, только скажите.

Он нахмурился.

— Легко?

Я сказал с сильнейшей неловкостью, пусть так это видит:

— Ну, чуточку бахвальства, так хочется… но всё же сумею.

Он смотрел на меня исподлобья.

— А что именно хотите отыскать в закрытом от учеников отделе? Там нет учебников.

— Мне нужны записи, — сказал я, — что так и не вошли в трактаты, тем более, в учебники. Отвергнутые, глупые, причудливые. Даже в учебниках, как чует моя трепетная душа, недостает фундаментального понимания, что такое магия и как должна работать.

Он усмехнулся.

— Должна… ключевое слово. Пока что, юноша, мы знаем, как она работает. В ряде случаев. И не знаем, почему не работает в других. Пока что науки о магии нет, все правила созданы на получении одинаковых результатов при одинаковых заклинаниях. Но мы пока не знаем, почему получается именно так. Магия пока что не наука.

Я сказал умоляюще:

— Для того и хочу посмотреть на сумасшедшие гипотезы!

Он неожиданно усмехнулся, перевёл взгляд на склянку с моим зельем.

— Вы настойчивый юноша. Возможно, именно такие вот упертые что-то поймут в таком сложном и запутанном предмете.

Он быстро написал на бумажке несколько слов и протянул мне.

— Отдадите заведующему библиотекой!

Во дворе пусто, перемена уже закончилась, никто меня не остановил, никому в зубы не дал, торопливо добежал до библиотеки и поспешно нырнул за дверь, откуда всеми фибрами чувствую тишину, спокойствие и умиротворение вечности.