Андрей Валентинов - Рубеж

— А знаешь, Ярина Логиновна, что это за места? На сих креслах только кнеж пребывать право имеет. Ежели, стало быть, в гости заглянет, тут его усаживать должно. Так что я-на кнежском сиденье, а ты — вроде как кнежна!

Хохотнул. Хихикнул. Подмигнул. И вновь подивилась Ярина. Ну точно, мальчишка! Хведир, тот тоже, как мальцом был, все норовил за батьковским столом усесться да окуляры пана писаря на нос нацепить.

— Так что мы с тобой с сего дня — злодеи державные. Эх, было бы время, я бы не сюда, а на самый трон пана Сагора взобрался! Жестковато, говорят, да ничего!

Помнила тот трон Ярина. И трон помнила, и кнежа, что за него цеплялся, кровью исходя. А славно бы у того трона самого пана Мацапуру приветить! Чтоб так же кость хрустнула да жилы лопнули. И чтобы перстень…

Перстень! Камень кровавый!

Даже испугалась. Поглядела — замерла.

Кровавым огнем горел самоцвет на груди пана Мацапуры-Коложанского. Горел, переливался — словно подмигивал.

«Пойдешь ко мне на цепь?»

Ах, чародеи-химерники! Колом бы осиновым вас!

То ли взгляд ее перехватил Дикий Пан, то ли просто — почуял.

— Чему дивишься, Ярина Логиновна? То прикраса фамильная, от батька моего Леопольда досталась. Сперва был тут белый камень-диамант, только потерял его батька в городе Париже. Потерял — да другой вставил. Рубин этот, панна сотникова, из самой Индии привезли, из страны Кашмир.

Спокойно сказал, невзначай словно. Сказал, а сам взгляд от лица ее не отрывал. Будто испытывал.

Хотелось Ярине об узнике седобородом спросить да о площади Гревской, что в том Париже-городе, но — смолчала. Успеется! Будет час — все Дикому Пану припомнит. И пана Станислава тоже!

Поерзал пан Мацапура по креслу. Поерзал — успокоился.

— Ну, слушай, Ярина Логиновна. С безделицы все началось. Три дня тому разголос по местечку прошел, будто на закате искра возле солнца сверкнула. Сверкнула — да и погасла. Поговорили — забыли. А я вот не забыл.

Помолчал Дикий Пан, пальцами толстыми по подлокотникам побарабанил. Будто слова искал.

— Сам дивился: с чего такую безделицу помню? А потом на ум пришло: «Искрой, пятном, хоботом, а после — столпом». Вроде загадки детской. Не слыхали ли, панна сотникова?

Покачала головой Ярина. Не слыхала. Не любила она загадок. Одно поняла — не шутит Мацапура. Не шутит — и на солнце смотреть не зря заставляет.

— Книга такая есть — «Рафли» зовется. Чернокнижие сугубое, даже мне порой тошно. Да только вот читывал я там некое повествование — про Аспида, что землю сгубить хотел в годы давние. Вот с того и запомнил — про искру, про пятно да про все прочее…

Встал Дикий Пан, шеей повел, словно бы душно ему было. Будто бы схватил кто за шею его бычью.

— Послали того Аспида аггелы некие, самим Сатаной назначенные. А чтоб до времени не увидели губителя, возле самого солнца спрятали. Только и можно было заметить, что искру на закате. А через дней несколько…

Только сейчас и догадалась Ярина крест сотворить. Ишь кого помянул, людоед!

— Или пан Сатаны испугался? — не утерпела она. — Чего ж слуге хозяина своего бояться?

Моргнул Дикий Пан, брови высоко поднял. Вот-вот рассмеется. Да только не стал смеяться.

— Дура ты, панна Ярина! То мугыри пальцы гвоздем колют да заполночь на печь лезут, чтобы душонку свою продать. Пропадают — и зазря. Сатане-то до них и дела нет. Ты хоть Библию читала?

И вновь перекрестилась панна сотникова. Сперва Врага, после — Писание Святое оборотень поминает. Неведомо, что хуже!

— Сатана, которого должно Противоречащим звать, Богу отнюдь не ворог. Или Иова Многострадального книгу не помнишь? «И был день, когда пришли Сыны Божий предстать пред Господа; между ними пришел и Сатана». Поняла? Пришел он среди ангелов, потому как сам — ангел! К Господу приходит и от него наказы получает. Ты, Ярина Логиновна, попов меньше слушай. Вредно это!

В третий раз перекреститься не пришлось. Замерла рука. Помнила Ярина книгу об Иове. И о Сатане клятом помнила, да как-то не задумывалась.

— А потому и землю сгубить Противоречащий отнюдь не сам задумал. Да не о том речь. Пойдем, снова посмотрим. Вместе.

Как вставала — трость подал, руку калачиком согнул. И впрямь кавалер! Возле окна дивное началось. Поглядел Дикий на небо, прищурился и принялся в карманах шарить. Долго шарил — видать, глубокие карманы панские.

— А вот гляди, Ярина Логиновна! Нравится? Взяла, в руках повертела. Зеркальце? Нет вроде. Стекло, да какое-то мутное. Словно коптили его. Тронула пальцем — не мажется.

— Сие, панна сотникова, оптика называется. Не простое стекло — с дымом. А как через него глянешь, все больше кажется — в четыре раза. Знатные тут мастера! Ну-ка, проверь!

Поглядела Ярина на Дикого Пана — и чуть не отшатнулась. Экое чудище! Черный, словно арап, рожа — с гарбуз знатный!

— Поняла? Ну, а теперь — на солнце взгляни. Не бойся, глаз не обожжешь.

Делать нечего. Взглянула.

Маленьким было солнце — словно плошка медная. Плоское, а по краям — вроде темной каймы. Даже обидно Ярине стало — это ли светило, что жизнь всем дает?! Фу ты, химерия!

— А теперь — влево. Чуть-чуть.

Серым казалось небо, словно то, во сне виденное. И странно гляделось на том небе черное пятнышно. Вроде как школяр-неряха кляксу посадил.

— Так это что — Аспид? — поразилась она.

Отняла мутное стекло — и зажмурилось. Яркое солнце в этих краях!

Задумался Дикий Пан, крутнул ус, губами пухлыми причмокнул.

— Про Аспида, Ярина Логиновна, книга «Рафли» пишет. А для того пишет, чтобы всем ясно стало. Не Аспид это, понятно. Да не в названии дело. Скоро пятно вырастет, хоботом вниз опустится. А в тот хобот весь сей мир и вытянет. Вот так!

Не удержалась — снова на небо взглянула. Пятнышко — и пятнышко, маленькое, еле разглядишь. А вот ежели разглядишь…

— Никак дыра? — поразилась она. — Словно небо насквозь проткнули! Ничего не ответил Мацапура. Кивнул только.

— Надо гетьману… кнежу написать!.. — быстро заговорила Ярина. И осеклась. Кнежу Сагорскому? А может, еще и самой приехать — со своей же головой на блюде?

Да и к чему писать? Ведь знает кнеж! Знает!

«… Незаконный… несанкционированный переход господина Мазапуры через Рубеж каким-то образом нарушил его функционирование… существование. Более того, вероятна угроза нашему миру… Сосуду… реальности».

Прав был, выходит, пан прокурор Иллу!

— Но что же делать, пан Станислав? Сказала — и язык прикусила. Как только повернулся? Прости, пан Станислав, лыцарь благородный! И на это ничего не ответил Мацапура. Руки за спину заложил, голову понурил. Шагнул к пустому кнежскому креслу. Не дошел, назад повернул.