Маргит Сандему - Скандал

Кристер снова подумал: «Мне так не кажется, ты, злобная холодная гадюка, скрывающаяся под маской».

Он понимал, что возможно выдает желаемое за действительное, но решительно отказывался верить сказанному.

– Мертва? – переспросил он упавшим голосом.

– Да, к сожалению. Она была такая слабенькая, ты же сам ее видел. Но она была любимицей мужа, и пустота, образовавшаяся после ее смерти, оказалась для него невыносимой. Он начал терять рассудок. Случилось так, что одна из наших юных родственниц в это же время осиротела. Ее тоже звали Магдаленой. И мы взяли ее к себе. Она спасла рассудок моего мужа. Разумеется, никто не может заменить ему настоящую дочь, но малышка Магдалена, живущая с нами, большое утешение для него.

– Да, но у вас же есть общий сын, – заметил Кристер. Тула оглянулась на него. Что это, язвительная нотка в его голосе?

– Да, конечно, у нас есть наш малыш, – сказала фру Бакман. – Но мой муж был исключительно привязан к дочери.

Действительно, в лице Кристера явная ирония. Тула, знавшая своего сына и боявшаяся неосторожного выпада с его стороны, быстро произнесла:

– Трагическая история, фру Бакман. Очень жаль, что мой сын вчера затронул такие чувствительные струны вашей семьи, это было ужасно тяжело для вас.

– Ну что вы, я понимаю его недоумение, – сказала дама и поднялась.

Тула неискренне предложила чашечку кофе, но та отказалась: ей предстоит долгое возвращение в Линчепинг, а уже поздно. Кроме того, ее муж не знает об этом визите, он ужасно расстроен…

Хозяева с облегчением вздохнули, когда она ушла.

– Ну, это все объясняет, – сказал Томас.

– Разве? – воинственно возразил Кристер. – Все объясняет?

– Кристер прав, – изрекла Тула. – Тут дело нечисто. Ее объяснения не объясняют ничего.

– Да, ничего, – сказал Кристер. – Чтобы Бакман горевал о дочери? Об этом не может быть и речи! Магдалена говорила, что он никогда не смотрел в ее сторону. Злился на нее, что она не родилась мальчиком. И что когда родился ее брат, отец стал замечать только его. Магдалена вовсе не существовала для коммерции советника! Уверен, что именно он послал сюда свою жену!

– Цель этого визита очевидна: заткнуть рот Кристеру, – заявила Тула. – Думаю, разумнее всего прикинуться, что мы проглотили эту грубую наживку. И как она обрадовалась, что мы уезжаем! На край света, – по ее представлениям, Норвегия именно там. Теперь они оставят нас в покое. Одному Богу известно, что бы они иначе задумали!

Кристер содрогнулся. Ледяные глаза четы Бакманов могли предвещать все, что угодно.

– Отец, помнишь, я рассказывал тебе про Сашу? Про то, что вчера вечером, когда Бакманы прошли мимо меня, они сказали, что должны расквитаться с собакой. Что от нее теперь больше вреда, чем пользы. Это очень таинственно, правда?

– Да. Кажется, у нее не возникло подозрений, что Саша здесь.

– Нет, слава и хвала Господу, он сидел тихо!

– Я слышала, как он тявкнул один раз, – сказала Тула. – Но так тихо, что она вряд ли услышала. По крайней мере, она никак не отреагировала, а я, на всякий случай, стала говорить громче.

– Сейчас поднимусь и приведу его сюда, – сказал Кристер. – Итак, мы едем?

– Да, – медленно произнес Томас. – Да, теперь более чем когда-либо.

– Да, – согласилась Тула. – Ибо если твоя Магдалена умерла, мы должны выяснить, как это случилось.

Кристер пошел наверх. Ноги заплетались. Он никогда не сможет примириться с мыслью, что его несчастная маленькая подруга мертва.

Однако нужно смотреть правде в глаза.

5

ПОЧЕМУ? Почему я здесь?

Чем я заслужила такие муки?

Неужели никому нет до меня дела? Где же все?

Они не знают, где я?

Впрочем, я и сама этого не знаю.

Эти ужасные, жуткие стены! Такие тесные, такие высокие. Как шахта.

Крохотное окошко для света высоко-высоко вверху. Оно так мало, что едва справляется со своим предназначением. Тяжелая дверь, такая громоздкая и кошмарная. Она почти никогда не бывает открыта. Отверстие, в которое просовывают отвратительную еду.

Здесь невозможно привести себя в порядок. Спертый зловонный воздух. О, где моя прекрасная одежда, что они сделали с ней? Почему на мне это гадкое дерюжное рубище, от него все тело зудит и язвы на шее.

Почему? Что я сделала?

Сварливая женщина, что приносит мне еду и время от времени опорожняет ведро. Она, похоже, ненавидит меня. Во всяком случае, она никогда не отвечает на мои вопросы.

Где я?

Несколько раз я слышала странные крики. Плач по ночам. И жуткий смех, который, казалось, никогда не прекратится.

Как долго я здесь! Долго-долго.

Надежды нет.

Я начинаю смиряться с тем, что так пройдет моя жизнь. Сначала я плакала.

Тогда они открывали окошко и орали «Заткнись!»

Иногда я кричала и колотила в дверь. Тогда они наказывали меня, моря голодом по нескольку дней.

Их отвратительная еда – тоже наказание!

Потом я научилась молчать. Я вычеркнула себя из жизни, чтобы они забыли обо мне. Забыли, что я живое существо, умеющее говорить. Теперь они только кормят меня, а на остальное им наплевать.

Так лучше всего.

Иногда я думаю, что сойду с ума от этого. От монотонного прозябания, когда ничего не происходит. Ни единого луча света в духовном мраке вокруг меня.

Ноги мои исхудали и ослабли. Я начала ходить взад-вперед по своей темнице, чтобы они совсем не отказали.

Руки мои тощие, как щепки. Но я не в силах больше есть это тошнотворное пойло, замешанное на серой вязкой жидкости. Я никогда не спрашивала, что это. Иногда мне дают хлеб. Я ем его, хотя он черствый, как камень, и абсолютно безвкусный.

Волосы… Боже мой, если бы у меня был гребень. Пальцы не справляются.

Когда меня привезли, они обрезали мне волосы. Тогда я плакала. Но теперь я желала бы этого вновь. На голове у меня колтун. Так мерзко.

Волосы сильно отросли. Они длиннее, чем когда-либо прежде.

О Боже, сколько я уже здесь?

Сколько мне еще здесь быть?

К горлу подступает тяжелый ком. Но я не могу плакать. Я все выплакала.

Почему никому нет до меня дела? Отец и мать – что случилось с ними?

А остальные, те, кто кричат и плачут здесь? Те, кто вопят, и бормочут, и смеются… Кто заботится о них? Кто присматривает за ними? Их так же гнетут раздумья, как и меня… Нет, вряд ли.

Долго, очень долго я живу бок о бок с незнакомыми людьми. В полуметре друг от друга. И ничего о них не знаю. Как они выглядят. Кто они.

Знаю лишь, что они страдают. Я слышу это в ночной тиши.

Что это за ужасное место! Когда меня выпустят отсюда? Как сохранить надежду?

Сон…

Я живу одним коротким сном. Крохотным воспоминанием. Встреча.