Мария Двинская - Дети богов (СИ)

Мужик, наконец, замолчал и перебрался на лавку у дальней стены. Я радостно улёгся на другую и, завернувшись в мантию, почти мгновенно заснул. Спалось плохо. Снилась охота на волков, с лаем волкодавов, рычанием загнанных зверей и руганью загонщиков. Проснулся я от того, что меня потрясли за плечо.

— Хозяин! — шепотом окликнул Фер, заметив, что я приоткрыл глаза. — Там ослика… того…

— Увели что ли? — полусонно спросил я и попытался отвернуться от Фера на другой бок.

— Нет, кажется, волки съели, — продолжал шептать Фер.

Я сел на лавке, и потёр заспанные глаза. С ослика на ночь сняли поклажу и пустили животное пастись в заросшем дворе. Привязывать не стали, забор показался надёжным.

— Волки? Какие волки в деревне в начале осени? — мой голос со сна показался хриплым.

— Голодные, наверно.

— С чего ты взял‑то?

— Сытые не вышли бы к жилью.

В темноте было плохо видно, но мне показалось, что Фер пожал плечами.

— Я до ветру пошёл, а двор пустой. Я глянул, на поле к лесу вроде волки жрут кого.

— Ну и что разбудил? Если жрут, то помогать поздно. Если свели, то ночью всё одно, следов не видно. С утра и посмотрим, что там случилось. Может и показалось тебе.

Я всё‑таки отвернулся к стене и натянул шкуру — одеяло почти на голову, показывая, что разговор окончен. Фер ещё немного постоял рядом, потом всё‑таки отошёл на свою лавку и там затих.

Утром первым делом проверили осла. Вернее, его обгрызенные останки — судя по следам стая ночью пришла не маленькая, но в саму деревню не зашли. Осёл, не привычный к близости диких хищников, сначала побегал по двору, а затем бодро перескочил забор и встретил свою кончину на острых зубах обрадовавшихся волков.

Прикинув по следам численность стаи, я обрадовался, что не вышел ночью. Раз не побоялись выйти к деревне, то и на человека могли кинуться.

Мужик, у которого переночевали, сочувственно рассказал с десяток историй о волках, волках — людоедах, волках — оборотнях и прочей хищной лесной живности, регулярно и, судя по этим историям, невозбранно поедающей селения целиком, начиная от домашней скотины и хозяев и заканчивая домами и сараями. Фер молча, я иногда из вежливости вставляя слово — другое, переложили поклажу. Животных на продажу в деревне не было, а нести всё на себе слишком тяжело, так что часть вещей обменяли на местные деньги — маленькие восьмиугольные монетки с дырочкой посередине.

Прощаясь, мужик подробно рассказал у какого куста сворот на тракт и долго стоял у забора, сожалея об уходе столь благодарного слушателя.

Куст оказался деревом, поворот — развилкой, а тракт — узкой дорогой с настолько глубокой колеёй, что встреться на ней две повозки, одну пришлось бы на руках оттаскивать в сторону. Может, и не мужик то был вовсе?

По тракту идти стало легче. Не приходилось выбирать, с какой стороны обойти камень, гадать, не завязнешь в разлившемся ручье, принявшем обочину за русло. Стали регулярно встречаться деревеньки. Не такие убогие, как пригорные, но и небогатые, какие‑то запустелые, хоть и жилые. Люди тут ленивые живут, что ли? Или наместник налогами задавил, как тут его называют… князь? Нет, он в столице главенствует. На местах вроде бы ярл от его имени командует. Надо было не спать, когда про другие государства Учитель рассказывал, но кто ж знал, что уйду из Империи в малоизвестную страну? Хотя толку с этого, что с коровы под седлом. Роска даже на картах отмечалась только приграничной полосой, а дальше «здесь земли дикие, неизведанные».

После полудня нас неспешно догнал горбатый вол, запряженный в добротную телегу. Телега катилась по колее, не делая попыток свернуть, и возчик, уверенный, что с колеи она не выберется, даже не смотрел на дорогу, увлечённо разговаривая с невидимыми за высокими бортами пассажирами. Узкая дорога не дала нормально разминуться.

— Смотри, куда едешь! — возмущённо крикнул я, еле успев выскочить из‑под копыт вола. Возчик испуганно дёрнул за вожжи, вол встал, а из‑за бортов высунулись две взлохмаченные головы и уставились на нас любопытными глазами.

— Не задавил? — мужик с тревогой смотрел, как я помогал Феру вылезти из кустов. Мальчик шёл с краю и я, отскакивая, столкнул его с дороги.

— Не, живы. А ты чего на дорогу не смотришь?

— Так ездят тут мало, чего смотреть‑то? — оправдывался возчик. — Вы куда идёте?

— В город.

— Садитесь уж, подвезу. Чего ноги бить? А откуда?

Я молча махнул рукой в сторону гор и пристроился спереди телеги рядом с возчиком. Фер закинул вещи и забрался сбоку, к двум пацанам примерно его возраста. Мужик проследил за ним, прикинул содержимое заплечных мешков, куда мы сложили пожитки и спросил:

— На торжище или совсем?

— На пожить, — мой ответ был короткий, но мужик его понял правильно.

— Давно пора оттуда уходить, — одобрительно произнес он, стегнув вола кнутом. — Дальше, — плетёная рукоять кнута указала на дорогу позади, — уже почти никого в горах и не осталось. Только самые упрямые или глупые.

— Здесь вроде многие остаются, — заметил я. Несмотря на пустые дома и неухоженные дворы, деревни не казались брошенными.

— Так здесь и до города ближе. И от кочевы дальше. Не звери, так люди разграбят. А вы чего пешком‑то? — внезапно всполошился возчик, — неужто разбойники появились?

— Волки осла пожрали, — я больше грустил по оставленным вещам, чем по дурной скотине. — Утром встали, а от него только копыта и остались.

Возчик сочувственно покачал головой.

— Совсем озверели. Как неурожаи пошли, так и житья от них не стало.

Мы проехали ещё через одну деревеньку, и тремя пассажирами на телеге стало больше — мужик регулярно ездил в город и брал попутчиков.

Разговор плавно перешёл к обычным крестьянским проблемам — про зверьё дикое, что скот портит, про очередной неурожай, про поднятые налоги. Я это уже слышал с вечера до почти утра, и обречённо слушал по второму разу, только в другом исполнении.

Вторым ухом я прислушивался к разговорам сзади. Фер быстро сознакомился с людьми и теперь травили байки. Прямо сейчас Фер рассказывал, как он единолично на гнутый гвоздь поймал огромного осетра. Я даже обернулся посмотреть, какие размеры он показывал. Осётр в его исполнении еле помещался поперёк телеги. Остальные тоже впечатлились и слушали его раскрыв рты.

— Эй, хвост рыбине поотрежь, — улыбаясь, я предложил Феру, — а то скажу, что в вашей реке осетры испокон не водились.

Фер смутился всего на мгновение, мальчишки уже было обрадовавшиеся возможности его подразнить, не успели придумать слова, а он уже нашёлся: