Елизавета Абаринова-Кожухова - Надежда

— В каком смысле? — удивился князь Святославский.

Вместо ответа Херклафф указал через окно. Даже беглого взгляда на происходящее было достаточно, чтобы понять: вторжение толпы в царский терем — дело самого ближайшего времени.

Рыжий все понял:

— Господин Херклафф, для большей достоверности вам не мешало бы чуть приодеться, а то, боюсь, в таком наряде народ вас не признает.

С этими словами Рыжий вопросительно глянул на своих собутыльников. Князь Святославский нехотя снял соболью шубу, которую носил во все времена года (несколько лет назад ее пожаловал князю сам царь Дормидонт), а стражник одолжил стрелецкую шапку. Небрежно накинув все это на себя, Херклафф в сопровождении Мисаила, все еще украшенного «святославской» бородищей, отважно направился к окну.

При виде Путяты, да еще в обществе главы Потешного приказа, толпа притихла.

— Путята! Живой! — пробежал шепоток. Кое-кто уже готов был пасть на колени и молить Государя о пощаде, сваливая свое участие в бесчинствах на вечного виновника — беса, который попутал, но тут Государь властно поднял руку, и все смолкло.

Незаметно для толпы Херклафф сделал какой-то колдовской жест, и Мисаил заговорил грозным голосом:

— Ну что, чертовы дети, кислоярише швайнен, бунтовать вздумали? Обрадовались, донневеттер, что царя не стало? Не получится, и не мечтайте! Я вас, тойфель побери, заставлю уважать государственный орднунг!

«О Господи, что это я такое несу?» — с ужасом подумал Мисаил. Скомороху, конечно, не было знакомо такое мудреное слово, как «ретрансляция», но именно этим он теперь занимался — громогласно озвучивал то, что вполголоса наговаривал господин Херклафф. Кроме того, благодаря колдовским навыкам людоеда, все это он не только произносил голосом Путяты, но попутно исправлял акцент и грамматические погрешности, проскальзывающие в речи господина Херклаффа. Разве что некоторые иноязычные слова так и остались без перевода, но они делали выступление царя-батюшки еще более грозным и выразительным, благо наречие, откуда они были заимствованы, очень к тому способствовало.

Напоследок погрозив слушателям кулаком и пообещав замочить их в ватерклозете, Государь отошел от окна. Речь Путяты оказала на толпу сильное впечатление, хотя и не совсем однозначное. Мнения разделились: одни предлагали тихо разойтись по домам, другие — всем встать на колени и так и стоять, покамест царь-батюшка не простит, а третьи уверяли, что царь ненастоящий и что раз уж порешили грабить царский терем, то надо грабить. Поначалу этих третьих мало кто слушал и даже пытались гнать взашей, но те не унимались и, благодаря красочным россказням о несметных богатствах терема, сумели перетащить на свою сторону многих колеблющихся.

— А теперь прошу фас проводить нас с херр Каширски и фройляйн Аннет Сергеефна в эту… как это назыфается… Там, где Путята держаль свой золото и брильянтен, — обратился людоед к присутствующим.

— Зачем они вам? — с подозрением спросил Борис Мартьяныч.

— Он оставиль мне маленький должок, — объяснил Херклафф.

Дьяк посмотрел на Рыжего, тот чуть заметно кивнул.

— Идемте, — отрывисто бросил Борис Мартьяныч.

Долгие годы служа в царском тереме, он хорошо знал все его ходы-переходы и теперь уверенно вел Херклаффа, Рыжего и всех остальных по темным пустым коридорам. Комната, в которой временно хранились сокровища, привезенные из Загородного терема, оказалась где-то в глубине дома, где естественного освещения не было, и дьяку пришлось зажечь свечи, предусмотрительно вставленные в золотой канделябр тонкой узорной работы — кстати, из того тайника, что скрывался за «аистиным» барельефом. Среди предметов, небрежно сваленных на широком столе, Каширский и Анна Сергеевна узнали многое из выкопанного ими на берегу озера и затем конфискованного при входе в Царь-Город.

— Сколько вы хотите? — тихо спросил Рыжий. — Надеюсь, не все?

— Рофно половину, — тут же откликнулся господин Херклафф. — Как было угофорено. Ни на айн карат больше, но и не меньше.

Каширский подставил наволочку, а Херклафф принялся небрежно скидывать туда золотые украшения и самоцветные каменья, будто это были дрова или картошка. При этом он не упускал из поля зрения и госпожу Глухареву, и когда та попыталась «под шумок» стянуть со стола какую-то брошку в виде усыпанного бриллиантами золотого паучка, чародей кинул в ее сторону мимолетный взор, и брошка превратилась в настоящего паука. Вскрикнув, Анна Сергеевна сбросила паука с руки, но, упав на стол, он вновь сделался брильянтовым. Херклафф как ни в чем не бывало смахнул его в наволочку, а Анна Сергеевна с оскорбленным видом отвернулась и уже не принимала в дележке сокровищ никакого участия.

Когда наволочка наполнилась до краев, Херклафф сказал:

— Зер гут, хватит.

Не без сожаления глянув на оставшееся, Каширский стал завязывать наволочку в узел, а людоед обратился к присутствующим:

— Все, либе херрен, тепер я с покойным Путьята в полный рашшот. А мой вам добри совет — не задерживайтесь здесь излишне долго.

«Либе херрен» и сами понимали, что ничего хорошего их в царском тереме не ждет, если не считать высокой чести умереть славной смертью, защищая царские останки.

А Херклафф, казалось, о чем-то крепко задумался.

— Ах, я, я! — вспомнил чародей. — Не может ли кто из фас отолшить мне эта… как ево… дер шпигель?

— Зеркало, что ли? — уточнил Рыжий

— Да-да, зеракль. Хочу поправит мой фризюр.

Зеркальце отыскалось в сундучке у скоморохов. Прислонив его на столе к какой-то золотой вещице из загородного клада, Херклафф велел Анне Сергеевне и Каширскому подойти поближе. Затем неторопливо извлек из-под фрака магический полукристалл и, проговорив несколько слов на каком-то тарабарском наречии, приставил его большой гранью к зеркалу.

«Верно умные люди говорят, пить надо меньше» — именно так или приблизительно так подумали одновременно и скоморохи, и князь Святославский, и даже обычно малопьющий Рыжий: в царской златохранильнице все оставалось так же, как было за миг перед тем, недоставало лишь Херклаффа, Анны Сергеевны и Каширского. Ну и, разумеется, наволочки с драгоценностями.

— Померещилось, что ли? — встряхнув лысиной, проговорил Шандыба.

— Ага, померещилось, — откликнулся Мисаил. — Всем сразу.

— Примерещилось или нет, а в одном он прав — уходить надо, — раздумчиво произнес дьяк Борис Мартьяныч.

— Легко вам говорить, вас-то никто в лицо не знает, — с беспокойством возразил Рыжий. — А меня они на куски разорвут.

— Хоть одно доброе дело сделают, — подпустил Шандыба.