Сергей Волков - Затворник

— Что тогда? — спросил Смирнонрав.

— Туда тоже надо людей отрядить — обвести вокруг, и через рощу напасть пешими. Там, к тому же, ыкуны уж точно не разглядят, сколько нас будет — в лесу за деревьями, за кустами — не сосчитаешь. А когда там бой завяжется — то и мы, верхом, тут как тут.

— Плохо на столько частей наш маленький каравай ломать… — почесал затылок Быстрый — Но дельно. Если накинуться на них сразу всеми людьми верхом, то загоним ыкунов в рощу, как пить дать.

— Значит, так тому и быть. — сказал Смирнонрав — сейчас мигом разбиваемся, кому с какой стороны идти. Я пошлю пешими моих засемьдырцев, они в лесу — как у себя дома. И пятиградцы туда же, им тоже привычнее биться пешими. Над ними старший ты, Быстрый. А ты, Месяц, раз моя правая рука, то и пойдешь по правую руку — ударишь с поля… Лихой, ты где будешь? — спросил он хранителя рода.

— С тобой, светлый князь, где мне и положено.

— Хорошо. — сказал Смирнонрав — Начнем…

Пила, узнав, что отбирают людей для пешей атаки, сразу же вызвался туда. Если как держать топор, стоя на своих ногах, он хотя бы приблизительно уже знал, то сражаться сидя в седле для него было чем-то совсем диковинным. Как при этом он вызвался идти в конный поход — он в голову взять не мог.

— Тогда и я с тобой пойду. — сказал Хвостворту — Мне что конному, что пешему — один черт.

— Я тоже. — сказал Клинок. — Может и ты с нами, Коршун?

— Ну уж нет! — ответил боярин — Верхом веселее! А ты, Рассветник?

— Я с князем буду на всякий случай. Ну ступайте тогда, время дорого. Небо вам в помощь, братья!

У кромки терновника Быстрый собрал свою сотню, и повел ее в обход через кусты, молодняк и овраги. Шли гуськом, пригибаясь, а то и чуть не на четвереньках. Впереди — несколько засемьдырских охотников. По их сигналам вся вереница то замерев, припадала к земле, то снова поднималась, и шла — друг за другом, нос к затылку, как приклеенные. Головы никто не поднимал, лишь иногда один из разведчиков на миг выглядывал над травой, высматривая ыканский дозор, и тут же опустившись снова, махал задним рукой, и крался дальше.

— Не озираться! Не высовываться! Идти за вожаком следом, глядеть ему в пятки! Нос в землю, как волки, бородой тропинку мести! — приговаривал Быстрый, пропуская вперед себя воинов, следя чтобы никто не отстал и не загляделся на что-нибудь.

Добравшись так до края рощи, в которую упирался хутор, Быстрый велел бойцам перестроиться в цепь, и затаиться. Вперед выслал трех засемьдырцев. Всего через несколько минут они вернулись с донесением.

— Все как нас ждут, боярин! — негромко гудел Быстрому главный разведчик, заросший лохматой бородой как лешак, с морщинистым и обветренным лицом. Пила с Хвостом стояли поблизости и слышали каждое слово — Охрана есть, сидят кружком, смеются, болтают «ыгыгы» да «ыгыгы» на весь лес. Мимо них хоть на быках проеду. Остальные дрыхнут — только храп стоит!

— Часовых сможете снять? — спросил Быстрый.

— Насмерть? — спросил бородач.

— Ясное дело, насмерть. — сказал боярин — Нам тут нахлебники ни к чему. Ну как?

— Мо-о-ожно — кивнул головой на бок засемьдырец. — Впятером пойдем, снимем так, что дернуться не успеют.

— Чесный боярин! — вдруг сорвался с места Хвостворту — разреши мне тоже пойти.

— Тебе? — посмотрел на него Быстрый — А, это ты, плясун? Ты что, заодно еще и лазутчик.

— Да! Я в горах три года был разведчиком.

— Добро, иди с ними шестым. — сказал Быстрый.

— Пила, дай свой нож! — сказал Хвост, подбежав к брату.

— Хочешь, топор дам? — сказал Пила, вынимая ножик из чехла.

— Не надо, оставь! Самому пригодится!

Разведчики крадучись ушли в рощу, за ними подался и Хвост. А бородатый вожак сказал Быстрому напоследок:

— Как закончим — залаю по-лисьи.

И скрылся меж деревьев.

Пила сел под кустом, повернувшись спиной к той стороне, куда ушел брат. Смотреть туда ему казалось выше сил — вздрагивать от каждого шороха, и в каждой тени видеть идущих назад с удачей разведчиков, но убеждаться всякий раз, что это лишь птица сбежала с дерева, или от ветра ветвь покачнулась. Он не знал, куда от волнения деть ни руки, ни ноги. Казалось Пиле, что вот-вот, и он затрясется, забьется, как в припадке, не в силах сдержать себя. В голове почувствовалось легкое пьянящее кружение, к горлу подступил тяжелый ком и захотелось всунуть туда пальцы до самой глотки, и самому освободиться от напирающей рвоты… Чтобы хоть как-то занять себя, Пила мысленно запел песню, которую слышал от своей старой бабки, давно — еще до позорных лет, и запомнил с первого раза. Песня была про медведя, который подался в столицу на заработки, прикинувшись бородатым мужиком.

— Тревожишься? — спросил его Клинок.

— Есть такое. — сказал Пила.

— Это ничего. Сейчас начнется — и сразу полегчает. Уже не тревоги будет, знай дело делай!

Пила снова запел просебя, но дойдя до середины, до места, где у боярского двора за медведем пустилась в погоню свора собак, парень запнулся. Слова в его голове спутались, и концов их он в волнении не сумел собрать. Решил было начать заново, но не успел — из глубины рощи раздался гадкий резкий визг, и правда точь-в точь лисицин лай.

— Встаем! — негромко сказал Быстрый — Идем тихо, бьем молча! Как первый ыкун закричит — тогда и мы подхватим, а раньше ни слова в голос никто! Пошли!

Пила шел, шевеля ногами густой папоротник. На правом плече у него лежал топорик, щит висел за спиной на ремне.

— Пила. — услышал он шепот

— А! — обернулся парень.

— Тихо. — сказал Клинок — Щит возьми на руку. Будет мешаться, а Небо даст — и совсем не понадобится. Но если понадобится, то уже будет некогда снимать с плеча.

Никто больше не говорил ни звука. Только шуршала трава под ногами. Пила шел и шел вперед, пытаясь высмотреть место, где Хвост с засемьдырцами снимали стражу, и чуть не налетел на ыкуна, свернувшегося на земле калачиком.

Табунщик не пробудился, только чуть вздрогнул и прошамкал губами. Медленно, как собираясь с мыслями, Пила чуть дрожащей рукой поднял топор, но подняв — не мог опустить.

Человек перед ним был чужаком — одежда у него была чужая, запах чужой, черты лица чужие — но не был врагом Пиле. Дубравец не испытывал к нему никакой ненависти, и никакого стремления убивать. Это было не то чудовище, от одного вида которого Пила захлебнулся яростью в Новой Дубраве. Это был просто человек, притом беспомощный, не подозревающий ни о какой угрозе…

Табунщик пошевелился — снова не просыпаясь, просто повернулся во сне, но от одного его движения топор в руке Пилы сам сорвался вниз!