Николай Ярославцев - Меч Шеола

— Твоя милость только попугать меня хотел или правда так и будет, как сказал?

Как не старался скрыть страх, но голос выдал.

— Не переживай. Как сказал, так и будет. — Обнадежил его Радогор. — До весны не доживешь.

Несчастный, чувствуя, как сразу пересохло в горле, с трудом проглотил слюну.

— Твоя милость…

Но Радогор без всяких слов понял его.

— Хозяин! Властно крикнул он. И не оборачиваясь, пояснил. — Зарежут тебя по пьяному делу. Уж больно ты боек, сударь мой.

Лицо приговоренного к смерти стало мертвенно бледным.

— Не пей, и будешь жить долго, пока самому не надоест. Я же не пью, и как видишь, живой.

Довод показался не очень убедительным, но возражать не стали. Богатырская стать и уверенный, чуть раздраженный голос сурового незнакомца, к тому пара мечей за спиной, внушали уважение и пробуждали слепое доверие к его словам.

— А как, твоя милость, не пить, если оно само пьется? — Изумился, забыв о все своих страхах. Мужик. — Я, может, и не хочу, а оно пьется.

Радогору давно наскучил и сам мужик, и его пагубная страсть, но неожиданная мысль осенила его и он развеселился.

Поднял правую руку, а указательным пальцем указал на середину раскрытой ладони.

— Смотри сюда! — Потребовал он. Взгляд серых не мигающих глаз уперся в глаза мужика, пронизывая его до пят. Тот застыл пере ним мертвее мертвого. — Смерть свою видишь?

Мужик закивал головой.

— Не пей! — Потребовал Радогор — На изнанку вывернет. Кишки граблями в угол сгребать будут.

Двери на поверхе гнусно скрипнули и он, подхватив рукой княжну, заспешил, поднимаясь по ступеням. А мужик, провожая его. Наполненным ужасом, взглядом, попятился к приятелям. Пережитый страх и пересохшее горло настойчиво требовали залить все это парой, тройкой добрых кружек вина. И кружка была тотчас наполнена до краев, и даже с горкой. Жадно поднес ее к губам, но не успел сделать и глотка, как все его тело содрогнулась в судорогах, а изо рта на стол и на портки полилось все, съеденное и выпитое им за время дождей.

Радогор, услышав характерные звуки, обернулся и укоризненно покачал головой.

— Я же предупреждал, ласково проговорил он, Людям, сударь мой, верить надо, когда они тебе добра желают. Знай же, так будет всякий раз, когда ты надумаешь поднести кружку с этим зельем к губам. Но жить будешь долго.

Повернулся и скрылся в поверхе, успев пробормотать.

— Хотя я и сам не знаю, что хуже.

Лада, не выдержав, громко засмеялась.

— И кто, спрошу я тебя, твоя милость, из нас двоих добрее? — Сквозь смех, с трудом выговорила она. — Я просто изувечила его, причем жалеючи, а ты до конца дней сделал его глуубоко несчастным.

— Зато жить будет. — Уже с полным равнодушием к чужой беде, отмахнулся он и, отодвинув трактирщика в сторону, шагнул в жилье и одобрительно покачал головой. — Умеешь ведь, когда захочешь. Про коней не забудь. Тварь бессловесная, сама не попросит.

— Уже, господин, уже. — заторопился хозяин. — Все исполнено, как твоя милость, пожелала. И очажок затоплен, и лохань с горячей водой стоит.

Услышав про лохань с горячей водой, Влада пискнула, бесцеремонно захлопнула двери перед носом трактирщика. И заторопилась, на бегу расстегивая пояс и пряжки перевязи.

— Радо, помоги…

Промокшие и раскисшие сапожки, «вокруг ножки» ни в какую не хотели повиноваться ее рукам, как она не старалась. — держись за лавку.

И сапоги один за другим полетели к очагу.

Тусклый огонь, от плавающего в плошке, фитиля неохотно освещал их нечаянное пристанище. Взгляд Радогора пробежал к заставленными не хитрыми, но обильными кушаниями, столу, по застеленной меховой полостью, широкой лавке. И остановился на не глубокой, но широкой, на столько, что в ней можно было сидеть, лохани.

Лада, прыгая на одной ноге, пыталась освободиться от портков и с вожделением глядела на манящую лохань.

— Садись, помогу. — Засмеялся он, глядя на матово белеющее тело. — Упадешь.

Послушно плюхнулась на лавку и он одним движением сдернул с нее скользкие, не послушные портки и отправил их туда же, куда и сапоги.

— Ой, хорошо то как! — Закрыв глаза, простонала она, оказавшись в воде и не решаясь сесть. — Горячо!

— И куда же, позволь тебя спросить госпожа моя, тянулась бесстыдная рука?

— Сюда! — Приподнялась над лоханью и взглядом указала на тугую, гладкую ягодицу. — К холке. Зря руку не оторвала. В другой раз бы не потянулся.

— А я его понимаю. — засмеялся Радогор. сам бы потянулся к такой красоте.

Но Влада шутки не приняла, хотя и порозовела от удовольствия.

— Ты хоть до синюх защипли, я и не охну. Еще и сама подставлю. — Отрезала она, опускаясьв воду. — А другие на чужое добро пусть не зарятся. Не для них припасала.

И умоляюще попросила.

— Поливай меня из кружки, Радо!

Радогор, который развешивал над очагом ее одежду, засмеялся.

— Не усни в воде.

— Вынесешь. — Бестрепетно отозвалась она и блаженно закрыла глаза. — Только покормить не забудь.

И просидела в воде, пока вода не остыла. Выбралась из лохани и виновато пробормотала.

— Тебе всю воду выстудила. — И сокрушенно, ушлая девка, покачала головой. — Так торопилась, что и рубахи лишней не взяла. Ходи теперь так, пока все не высохнет, свети, чем попало.

— Я взял. — Успокоил ее Радогор, с улыбкой следя за тем, как она усаживается за стол и выбирает взглядом, с чего бы начать. — Но все промокло. Даже сухари. Завтра все пересушивать придется.

— Ну и ладно. Все равно ни кто не видит. — Легко ответила она. Зубы ее заработали без устали, перемалывая уже остывший ужин. — Ни когда еще так вкусно не ела. Только про ворону мне не говри. Рассержусь. Сама не знаю как…

И с облегчением вздохнула.

— Думала, лопну, а все куда то лезет и лезет.

И прямо от стола прыгнула на лавку и забралась под полость.

— Ты долго не сиди, а тоя не усну. — Уже сквозь сон пробормотала она. Но вдруг подняла голову и с беспокойством спросила. — А родичи твои, Радо, сегодня не придут?

— Не придут. Спи. — Неохотно ответил он. — за окаем ушли. Там нас ждать будут.

— Сказала же, не усну.

Опустила голову на изголовье и тут же уснула.

Утром проснулась и виновато отвела глаза в сторону, ворча на себя, сонливую колоду. Потом заглянула в зарешеченное оконце. Дождь, показалось, только входил в силу, утопив город в грязи и потоках воды.

Радогор, уже одетый, сидел у стола и прислушивался к, потрескивающим в очаге, дровам. В ногах увидела свою просушенную одежду и простое белое платье.

— Вставай, соня, завтрак на столе.