Алексей Тихонов - Разведчик с Острова Мечты

Наконец в дверях дома возник и сам атаман. Дородный, при полном параде, в белоснежном кафтане и богатой меховой шапке. Встал на краю верхней ступеньки, подбоченился, кинул строгий взор сверху вниз на явившихся за его головой. Выждал минуту, потом пророкотал низким голосом, в котором едва ли улавливался испуг:

— Горькую картину вижу я. Люди, которым доверял, для которых трудился денно и нощно, теперь решили обратить против меня оружие! Чью орду вы привели к нам? Истинный Бог, я не знаю за собой вины перед Сегешем, если это действительно он. Не знаю, что сему славному воителю взбрело на ум, но меня поразили вы! Именно вы! Как вы посмели принести смерть и разорение в гнездо, укрывавшее вас? Разве…

Шагалан широко, напоказ зевнул, повернувшись к ритору, и тот, сбившись, умолк.

— Пусть господин атаман простит, — негромко и твердо произнес юноша, — однако мы прибыли совершенно по другому делу. Как я понял, здесь представители ватаги, а у нас есть о чем им поведать. Посему предлагаю обсуждение наших деяний отложить на конец, когда немного прояснятся мотивы.

— Что ты можешь сказать достойным людям, мальчишка? — нахмурился Ааль.

— А я и не буду ничего говорить. Имеются более уважаемые свидетели.

По знаку Шагалана Опринья, вздохнув, ступил на лестницу. Наверху недовольно заворочались, но Ааль придержал свору.

— Здравствуй, брат, — кивнул он. — Тебя я ожидал увидеть среди перебежчиков меньше прочих.

— Не начинайте сначала, господин атаман,- оборвал юноша. — Приметесь краснобайствовать после того, как человек выскажется.

Оскорбленный Ааль надулся, но стерпел. Тем временем Опринья поднялся на несколько ступенек, помедлил в нерешительности, а затем поворотился спиной к атаману. Лицо его закаменело, на лбу обозначилась паутина капелек пота. Узловатые пальцы нервно мяли воздух. Воин откашлялся, с трудом заговорил, будто выдавливая каждое слово:

— Вы знаете меня, братья. Я сражался с вами плечо к плечу не один год и, мыслю, вправе рассчитывать на кой-какое доверие. Волей случая я сделался очевидцем очень важных событий и обязан известить о них ватагу. Даже если моих заслуг недостаточно для принятия всего на веру, их должно хватить, чтобы вы внимательно выслушали.

— Заслуг, брат, у тебя на десятерых, здесь спору нет, — отозвался выборный, седой плечистый мужик. — Только как же ты очутился-то по другую сторону? Может, тебя и вещать понудили силком?

Лицо Оприньи дрогнуло от негодования, скованность с волнением внезапно улетучились:

— Не чаял, Дудан, услыхать от тебя такое. И впрямь полагаешь, меня просто запугать? Понудить лгать своим боевым товарищам? Кто тогда помешает мне в этот миг совершить правильный выбор между клеветой и смертью?

— Смерть ходит за предателями и без их выбора, — вставил сверху Ааль.

— Тонко замечено. — Шагалан переместил ногу на первую ступень. — Но еще одно подобное замечание, и я вам надеру уши, господин атаман.

Хоть и нелепо смотрелась дерзость безоружного юноши, никто с крыльца почему-то не рискнул испытать меру данной нелепости.

— И правда, атаман, — махнул ладонью седой. — Пусть скажет, а рядить потом примемся. Говори, брат.

Ааль возмущенно отвернулся, но Опринья внимания на это уже не обращал:

— Нынешней ночью в кузнице небезызвестного Мигуна мне выпало быть свидетелем странной встречи. Атаман Бархат и чужеземец, торговец из Сошек…

Ватажник рассказывал последовательно, подробно, и с каждым словом мрачнели слушатели. Несколько раз Ааль порывался вклиниться в речь, однако жесткий взор Шагалана останавливал. Закончил Опринья описанием появления и печальной участи Ряжа.

Воцарилась вязкая тишина. Выборные растерянно переглядывались, не решаясь даже пошептаться. Было слышно, как в отдалении заржала встревоженная лошадь, какая-то женщина протащила охапку сучьев к оголодавшим кострам.

— Ну и дела… — Седой Дудан, отставив копье, поскреб в затылке. — И чего же теперь хочет атаман Сегеш?

— Сегеш требует выдачи изменника Ааля на его суд, — ответил Шагалан.

— И только-то? — Атаман наверху скривился.

— Мы считаем, что с уходом Ааля змеиное гнездо пособников Гонсета перестанет существовать. С остальными людьми, непричастными к предательству, Сегеш готов сотрудничать, как и с любой другой вольной ватагой.

— Невеселый выбор, мужики, смекаете? — Дудан обозрел сумрачных товарищей. — Либо бойня кровавая, либо голова атамана.

— Опомнитесь, братья! — вскричал Ааль, спускаясь на пару ступенек. — Неужели вы бесчестьем и моей жизнью оплатите свое спокойствие?

— Не кипятись, атаман, — поморщился Дудан. — Люди здесь разумеют, что такое честь. Если б все было просто, мы без колебаний приняли бы последний бой… Но как ответишь на рассказ Оприньи?

— Оприньи? — Ааль чуть замешкался. — Ума не приложу! Опринья — весьма уважаемый человек, и я не знаю, какое наваждение заставляет его произносить столь чудовищные вещи. Я никогда не работал на мелонгов, братья! Что сделать в доказательство, коль скоро годы совместной борьбы потеряли вес? Какую клятву принести? Или, может, самому перерезать себе глотку, чтобы вы поверили?… Опринья, по сути, говорил все со слов Бархата. А где сам Бархат? Вдруг он почему-то решил оклеветать меня?

— Бархат у нас в плену, — отозвался Шагалан скучающим голосом. — Если пожелаете разбираться досконально, то услышите и его. Только зачем Бархату зря очернять вас, господин атаман? Он сознался в своем грехе, Ряж и Царапа — подтвердили действием. Хотите нас уверить, будто находились в полном неведении об их черных делишках?

— Воистину так! Обвиняйте меня в доверчивости или слепоте, но никак не в предательстве!

Юноша, склонив голову набок, наблюдал за разошедшимся разбойником.

— А если побеседовать с Гармасом? Ведь он известил Мигуна о затевающейся встрече? Что за спешные покупки потребовались? Вдобавок такие, чтобы по возвращении докладывать лично вам.

Испуганно дернувшийся молодой парень в окружении Ааля, как понял Шагалан, и был незадачливым гонцом.

— Клевета от первого до последнего слова!- рявкнул атаман, багровея. — Ложь и еще раз ложь! Я не готов сейчас же разгрести эту гору измышлений, но по-прежнему клянусь в своей невиновности! А вы-то чего молчите, братья? На ваших глазах чужак втаптывает в грязь честное имя…

— Ай вправду, — перебил разведчик, — каково же ваше слово, господа ватажники? Вы узнали обо всем приключившемся нынче ночью. Если нужно, выскажется Эркол, он тоже присутствовал при некоторых событиях. Пора принимать решение.

Выборные неуверенно переглянулись, начали о чем-то шептаться. Сбоку к ним ненароком приблизился Кабо — значит, ватажники решают и собственную судьбу. В свою очередь Шагалан неспешно поднялся по ступенькам, встал подле Оприньи, покосился вверх. Дело предстояло непростое: пробить четыре копья, заполняющих узкий проход лестницы. Ааль замер в напряжении, зло барабаня пальцами по перилам…