Юрий Силоч - Олаф, глупый король (СИ)

— Повесить! — коротко бросил он пограничнику, и направился вглубь пещеры, слушая позади нечеловеческий вопль разбойника, просившего пощадить и уверявшего в собственной полезности.

— Господин капитан! — окликнул Сигурда старшина отряда — высокий, жилистый и полностью седой воин, — Может, допросить сперва? Вдруг, знает что. Где сокровища прячет, или еще что.

— Да что он может знать, песий сын… — скривился Сигруд, — Сокровищ тут на тыщу верст к югу не сыщешь, даже в казне ничего нет. Медяки одни, пиво ворованное, да шкуры медвежьи — вот и всё его богатство. Сам знаешь, что весь месяц последний сидел он тут безвылазно, рану зализывал… Нет, старшина, вешай этого прохвоста, и дело с концом.

Старшина ушел выполнять приказание, а Сигурд зашел осмотреть пещеру.

В нос шибанул запах крови, нестиранной одежды, немытых тел, кислого пива и квашенной капусты.

Постояв пару секунд, и привыкая к этому букету (вот же ж, старый хрыч, по дворцам засиделся, от запаха портянок отвык) Сигурд все же прошел внутрь, и осмотрел пещеру. Ничего особенного в ней не было — логово, как логово — бочонки пива, какие-то миски, осколки, черепки, шкуры, на которых спали «лесные братья» Бьерна. Ничего важного или особенно ценного.

Когда капитан вышел из пещеры, то застал деловую суету.

Кто-то собирал по лагерю оружие мертвых разбойников (ножи, дрянные луки, самодельные копья), кто-то вешал Опарыша (тот еще болтался в петле, выпучив глаза и обгадившись), кто-то рубил головы мертвецам и выставлял рядком на баррикаде, а специально обученные люди готовились гримировать покойников.

Пока что капитану делать было решительно нечего, все были при деле.

— Господин капитан, уши урезаем? — спросил один из воинов, держа за волосы отрезанную голову разбойника-бородача и показывая ножом, тому на ухо.

— Да. Чтоб острые были. — буркнул Сигурд и уселся на камне, раскуривая трубку.

Пока он курил, его молодцы справились со всеми делами в лагере, стащили вещи разбойников в одну кучу, и эту самую кучу подожгли. Вонь стояла немилосердная.

— Фу, гадость… — брезгливо морщился воин, тащивший в костер медвежью шкуру, с которой осыпались вши.

«Гримеры» закончили свою жуткую работу, и, в конце концов, головы разбойников окончательно потеряли человеческий облик. Кожа из почернела от дегтя и сажи, волосы и бороды были сбриты, остались лишь редкие пучки на висках и затылке, глаза лишились век, и жутко пялились в никуда, уши заострены, в них вставлены заранее приготовленные стальные кольца-серьги, языки разрезаны наподобие змеиных. Жуть.

— Все готово, господин капитан.

— Хорошо. — Сигурд поднялся и осмотрел работу, — Сойдет для сельской местности. На копья их. Волчьи головы — к седлам.

Пограничники вернулись к коням и начали доставать из седельных сум волчьи головы, густо вымазанные светящейся мазью, изобретенной на скорую руку союзом науки и алхимии. Приторочив их к седлам на видном месте, воины взлетели на коней и, порысили к ближайшей деревне.

Добрались туда уже хорошо за полночь. Несмотря на поздний час, деревня не спала, повсюду горели факелы, а в центре — это было хорошо слышно, — собралась целая толпа народу.

Сигурд подъехал к воротам и крикнул зычно:

— Эй там! Пограничная стража! Открывайте!

В двери открылось маленькое окошко, из которого взглянули колюче, недоверчиво, чьи-то глаза. Сигурд достал из-под плаща бляху Пограничной Стражи и поднял факел повыше, дабы было видно, что не разбойники пожаловали.

— Рады видеть, ваша светлость, рады видеть! — затараторили по другую сторону ворот, и те вскоре распахнулись, — А у нас, изволите видеть, праздник. МедведЯ, значт, благородный господин убили… Горящего… — рядом с воротами ломал шапку здоровый детина с не менее здоровенной секирой. Рядом стоял еще один такой же, — «Братья, небось.» — подумал Сигурд, а вслух молвил:

— У нас тут добыча покрупнее будет. — и гордо показал голову, глубоко насаженную на копье.

Братья затряслись мелкой дрожью:

— Эт, стыло быть… Эт самое… Они нам посевы пожгли?…

— Да кто его знает? Этих тварей там тьма. Старосту веди немедля, а то плетей всыплю! Дело важное, беда грядет.

Один из братьев оставил секиру у частокола и припустил в направлении площади, что-то на ходу выкрикивая.

— С коней не слезать. — приказал Сигурд, — Ворота запри, дубина! — это он уже сказал второму брату, — А то набегут сейчас…

«Набежать» действительно могли, но не орки, а светящиеся звери (отловленные пограничными стражниками, вымазанные светящейся мазью, и выпущенные на волю), которые, отчаявшись найти добычу в лесу, шли к человеческому жилью.

Спустя несколько минут появился староста деревни — древний, но все еще крепкий старик с умными колючими глазами. За ним шла толпа разномастного сельского люда с факелами.

Сигурд без слов показал старосте копье с головой «орка».

Старик охнул, и, оглядев воинство Сигурда и их ношу, едва не сел прямо в грязь, но, к счастью, быстро взял себя в руки.

— Что ж такое делается, ваша милость… — потрясенно проговорил он, — МедведЯ горящие на нас сами из леса выходют, так теперь еще и эти… Слава Всесоздавшему, убили вы это отродие черное…

— Убили, староста, да не всех. Проводи-ка меня в дом. Говорить будем.

Сигурд спешился и направился вслед за старостой.

По пути он увидел огромный костер, возле которого столпился народ. На лавке возле костра восседал юнец, смутно отчего-то знакомый Сигурду. Какой-то бородатый мужик едва ли не насильно вливал в него пиво из огромной кружки… Ах да, это же тот самый парень, который вызывал его величество короля Олафа на дуэль, а потом сам же из замка сбежал — только пятки сверкали. Во дела, а малец-то неплох оказался, раз уж зверюгу такую сам завалил, да не побоялся того, что она «огнем горяше».

Сигурд и староста деревни зашли в большой старый бревенчатый дом, над крыльцом которого висела доска с затейливой резьбой, что, по поверьям, должна не пускать в дом злых духов. На толпу народу, следовавшую за капитаном, Сигурд рявкнул, чтобы те расходились и не мешали разговор разговаривать.

— Проходите, ваша милость, проходите… — суетливо залопотал старик.

Сигурд без приглашения ногой пододвинул к длинному, укрытому белой скатертью, столу табурет, и усевшись на него потребовал:

— Поесть бы. Мы не евши весь день, к вам торопились, не останавливались по дороге. И седельные сумки моим ребятам прикажи заполнить до отказа. Да не мешкай!

Старейшина покосился, было, на Сигурда, да хотел сказануть грубость, но, взвесив все «за» и «против» решил не связываться с вооруженным отрядом.