Макс Мах - Хозяйка Судьба

Ну же, Карл! — по-прежнему звала его «последняя дорога».

Выбор! — Вторили ей две богини, спорившие между собой за право властвовать над Ойкуменой.

Иди! — требовали от него почерневшие, «обуглившиеся», в смертельном сиянии солнца обелиски.

Я жду! — властно заявлял о своем праве повелевать всем живым раскаленный светильник богов.

— Нет, — покачал головой Карл и, преодолевая наваждение, медленно повернулся спиной к ожидавшей его целое тысячелетие дороге. — Нет!

Он сделал шаг, и другой, чувствуя, как стремительно сгущается перед ним воздух, и еще один шаг, и в этот момент, разгневанные его решением богини нанесли Карлу последний удар. Сжало сердце, и пресеклось дыхание, так что даже стон не смог бы теперь сорваться с его враз пересохших губ.

«Последняя дорога. Последняя…» — Карл упал на колени, уже понимая, что если теперь же не обернется, то просто умрет.

«Умру… смерть…» — Но воля бойца сильнее смерти, и душа художника не разменная монета в игре.

«Последняя…» — он не обернулся. Глаза застлала кровавая пелена, и остро отточенные иглы нестерпимой боли с мстительной медлительностью вошли в его виски.

«Боги!»

Жестокая боль заставила его отшатнуться, но спасения не было. Карл упал навзничь, даже не почувствовав удара спиной о каменные плиты и не распрямив согнутые в коленях ноги. Тело его агонизировало. Он умирал, но последнее желание идущего на смерть священно.

«Де… б…»

Последнее желание… последняя дорога, которую он так и не прошел до конца. Потому что не захотел.

Его мозг был объят пламенем неимоверного страдания. Легкие силились и не могли достать из сомкнувшегося вокруг него пекла хотя бы ничтожный глоток воздуха. Но это уже было невозможно. Его сердце перестало биться, сделав свой последний прощальный удар, мгновение назад. Но в этом умирающем — или уже мертвом — теле все еще жила стойкая, как сталь, и нежная, как беличья кисть, душа Бойца и Художника. И пока она была жива, даже смерть была не властна над бренным телом человека, сто лет шедшего к этому дню, к этому часу, к этому — самому последнему — своему мгновению.

«Дебора!» — Самое главное не желало исчезать даже под испепеляющим дыханием смертельного огня, потому что там, где властвует Хозяйка Пределов, нет места любви, но и власти ее над любовью нет тоже.

«Дебора!» — Это был крик, хотя ни один звук не сорвался с губ поверженного, но не побежденного Карла Ругера.

«Дебора!» — Это был отчаянный призыв, на который не способно не откликнуться ни одно живое сердце.

Однако кричал сейчас не онемевший, лишенный голоса и речи, умирающий в жестоких муках человек. Это душа, бестрепетная, не отделимая от художественного чувства, душа Карла Ругера тосковала о несбывшемся счастье и звала ту, которая была для него превыше всех царств Ойкумены, дороже всех ее сокровищ и тайн. Казалось, в душе Карла уже не осталось никакой памяти о том, каким еще несколько мгновений назад был ее владелец, но то последнее — и самое главное — что уже успело в ней прорасти, став ее содержанием и сутью, это последнее оказалось сильнее даже всемогущей Дамы Смерти.

«Дебора!»

И Дебора услышала крик его души и откликнулась на призыв. Сквозь толщу камня, казалось, навсегда отделившую его от нее, разделившую их точно так же, как смерть отделена от жизни, пришел к Карлу ответный крик ее исполненного любви и мужества сердца.

«Карл!» — Всего лишь имя человека, почти ушедшего за Край. Но великая магия любви, никем не познанная, и никому, кроме тех, кто пережил это чудо, не ведомая, способна — на самом деле, а не только в песнях менестрелей — творить чудеса, перед которыми меркнут даже великие деяния богов.

Не уходи, Карл! — Молило ее сердце. — Не оставляй меня одну!

Прощай…

Постой, Карл! Не уходи!

Прости…

Никогда! — Ее душа вместо воздуха наполнила его опавшие легкие, и неожиданно сердце Карла робко ударило в грудь, само не веря тому, что удалось ему теперь совершить.

Дебора! — Сквозь кровавую пелену Карл увидел ее лицо, нарисовавшееся вдруг перед его ослепшими от смертельного страдания глазами. — Дебора…

Он увидел огромные серые глаза, в которых сияла такая неистовая вера и такая непостижимо огромная любовь, что ни жизнь, ни смерть, а только одна великая Вечность была достойна лицезреть это чудо. Карл увидел ее мягкие полные губы, шептавшие, как молитву, его имя. И всю ее, прекрасную и желанную, увидел он сейчас. Такую, какой была она теперь — где бы ни находилась она сейчас, на самом деле — и такую, какой бывала она в его объятиях в мгновения нежности, в миг страсти, которая всегда охватывала их одновременно, как если бы не были они двумя отдельными существами, мужчиной и женщиной, а являлись одним неразделимым целым. Но одновременно Карл увидел и другое. Он увидел непролитые слезы Деборы, высохшие под нестерпимым жаром его агонии и потому навсегда оставшиеся в ее изумительных глазах, и тень, ее умирающей — навсегда, вместе с ним — улыбки.

«Если я умру, никто и никогда уже…»

Если он умрет, никто и никогда уже не увидит ни ее слез, ни ее улыбки, не услышит ее смеха, не узнает, какой неистовой любовницей и какой нежной подругой может быть великая господарка Нового Города Дебора Вольх. Все что останется Ойкумене и населяющим ее людям — это холодная и непреклонная, как жестокая боевая сталь, вдова императора Карла Яра, но вот его, Карла, Деборы в этом мире уже не будет. Никогда.

И он увидел будущее, каким оно станет без него. Он увидел смерть и опустошение, остающиеся за спинами уходящих все дальше и дальше вперед, не ведающих страха и пощады имперскими легионами. Кто сказал, что Карл был единственным, кто способен остановить нашествие нойонов? Дебора Вольх оказалась великолепным вождем, настоящей императрицей, а военноначальники… Что ж, и их не мало отыскалось в разных краях Ойкумены. Нужда находит подходящих людей даже тогда, когда, кажется, что не осталось ни одного. Людо, Конрад, Август, и другие, кого Карл не знал в лицо и чьих имен никогда не слышал, оказались не худшими вождями непобедимых армий империи. Вот только рисунок этой войны был таким, что сердце сжало от тоски, и душа, его превосходное художественное чувство содрогнулась от омерзения и ужаса.

Но разве труп способен видеть и чувствовать? Разве мертвый мозг способен мыслить и грезить? Однако сожаление, возникшее в душе Карла, было именно чувством, и мысль, возникшая в его голове, являлась именно мыслью, и лицо Деборы он увидел теперь так, как если бы стояла она сейчас рядом с ним, склонившись над его мертвым телом, и даже дыхание ее — сладостное вино любви, которое он мог пить без конца — почувствовал Карл на своем лице. И мертвый человек встал с земли, постоял мгновение, как будто примериваясь к тому, что ему предстояло совершить, пошатнулся, и сделал первый, неуверенный шаг вперед, прочь от дышащего в спину жаром безжалостного огня мстительных богов.