карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

   - Если не клюет, то... - он садится рядом, и я подвигаюсь, делясь местом на коряжине. - Может, пойдем домой?

   Не хочу.

   Там шумно. И нет для меня места.

   Отец вот вернулся, братья, сестрица... семья, которая чужая. И если вдруг вспоминают обо мне, то лишь затем, чтобы упреком уколоть.

   - Так было раньше, медвежонок, - он с хрустом впился в яблоко. И говорил, не прекращая жевать. - А сейчас все иначе. Увидишь.

   Он ел так вкусно, что мне тоже захотелось.

   - Я построю для тебя другой дом...

   - Далеко?

   - Далеко, - согласился он и руку подал.

   Уйти, но... а как же река? И моя рыбалка? И все остальное? Разве могу я это бросить? Но если откажусь, то он, тот, кто пришел за мной, обидится. Он исчезнет навсегда.

   И при одной мысли о том, чтобы расстаться с ним, мне становится страшно. Я хватаюсь за руку его, а он рывком поднимает меня на ноги.

   - Все будет хорошо, моя медведица, - говорит Янгар, и я верю ему.

   Конечно. Разве у нас может быть иначе?

   - Пойдем, Аану... - он тянет меня от реки, и я иду. Влажная трава цепляется за ноги, оставляет темные пятна на моей юбке, но идти легко. И в какой-то миг я бегу, смеюсь, радуясь тому, что вновь жива...

   ...жива.

   Открыла глаза, а перед ними окошко. И солнце повисло аккурат напротив этого окошка. Свет отражается в стеклах, синих и желтых, и на простыне моей остается россыпью солнечных зайчиков. Я хочу поймать хотя бы одного, но оказывается, что руки мои слишком тяжелы.

   А еще очень хочется пить.

   И я не без труда отворачиваюсь от окна.

   Комната. Большая. Красивая. Стены шелковой тканью обиты, и на ней распускаются диковинные цветы, а меж ними птицы порхают красоты удивительной. Должно быть, такие водятся в благословенной стране Кхемет.

   В комнате камин горит, а к нему вплотную кресло придвинуто. И в нем придремал, откинув голову на спинку, Янгар. Наверное, он давно не спал. Похудел. Скулы заострились, щеки запали, а под глазами залегли глубокие тени. Рука свисает безвольно, почти касается ковра, а подошва сапог упирается в самую каминную решетку. Того и гляди, доберется до нее пламя.

   Я любуюсь мужем целую вечность. А он все спит и спит... и мне ужасно хочется встать, подойти к нему и коснуться черных волос. Заглянуть в глаза, убеждаясь, что бездна в них дремлет.

   Дремлет.

   И знаю - спать будет долго.

   - Аану? - шепотом спрашивает он.

   - Ты же звал, - я отвечаю, удивляясь тому, что вновь способна говорить. - Я пришла.

   - Пришла.

   - Я... пить хочу. Очень.

   Он вскакивает. И спросонья едва не падает, зацепившись сапогом за тяжелый ковер. Ругается, громко, зло. А я смеюсь... как хорошо, что я снова могу смеяться.

   И Янгар, остановившись, отвечает улыбкой.

   Только в глазах его все еще живет беспокойство.

   - Ты пришла, - он повторяет это, и поддерживает меня, помогая напиться. - Пришла. Останешься.

   - С тобой?

   - Со мной, - от него пахнет травами и летом.

   Яблоками еще, сладкими, сочными.

   Жареным мясом. Лошадьми. И вновь травами. Я прячу голову у него на груди, с нежностью вслушиваясь в голос живого сердца. А он рассеянно неловко как-то гладит меня по волосам.

   Мне не хочется убить его.

   - Я...

   - Ты человек, - отвечает Янгар на вопрос, который я еще не задала.

   Человек.

   Душа за душу, равноценный обмен. И Акку получила черное сердце моей сестры. А я стала собой, прежней. И все еще не в силах поверить, разглядываю ладони, и ногти, и трогаю зубы. Янгар же не мешает, смотрит с улыбкой.

   Ждет.

   - Ты говорил про дом...

   - Построю.

   - И ты сыновей хотел...

   - Дочерей тоже. Ты обещала.

   Обещала и знаю, что теперь исполню слово.

   Я вновь человек и...

   - Дай мне зеркало, - прошу, отстраняясь от Янгара. - Пожалуйста.

   Он не спрашивает, зачем оно мне понадобилось, но молча подает. Серебряная оправа, листья и птицы, камни, длинная рукоять с чеканными цаплями, которые изгибаются в причудливом танце. Зеркало слишком тяжело, чтобы я удержала его в руках.

   И Янгар вновь приходит на помощь.

   А я... я закрываю глаза. Мне страшно увидеть свое лицо.

   - Быть может, не стоит, - большой палец Янгара касается шеи. - В зеркалах нет правды.

   Возможно, но...

   Я стала человеком. И осталась прежней.

   Узкое лицо стало еще уже. И кожа смугла. И брови рыжеватые, словно выцветшие на солнце. Глаза вот зеленые, мои... я помню.

   Шрам.

   Мне почему-то казалось, что он должен исчезнуть, но нет, перечеркивает отражение тонкой белой нитью. И я дрожащею рукой тянусь к нему.

   - Забудь, - Янгар не позволяет коснуться. Он целует пальцы и зеркало убирает.

   Попробую.

   И... научусь избегать зеркал. Позабуду о словах, сказанных Пиркко. Янгар встает и уходит, и я вдруг пугаюсь, что он ушел навсегда. А он возвращается и садится на край кровати. Янгар молча разжимает мои сведенные внезапной обидой пальцы, и каждый гладит, целует, нашептывая что-то на чужом языке. И обида тает.

   Он же вкладывает в руку четырехугольный камень, гладкий, словно шелком обернутый.

   - Это чешуя... на арене ее немного осталось. К счастью.

   Я понимаю, что именно благодаря такому вот камню, который и не камень вовсе, я осталась жива. Пусть Акку и вернула душу, но в израненном теле ей было не удержаться.

   - В нем хватит силы, чтобы избавить тебя от шрама, - Янгар наклоняется и убирает волосы с моего лица. - Если растереть и сделать мазь. Я узнавал... и здесь еще остались лекари, которые тебе помогут.

   Зеркало в одной руке.

   Камень в другой.

   - Решать тебе, Аану, - Янгар касается шрама губами. - Только тебе.

   И позже, засыпая в колыбели его надежных рук, я забываю обо всем.

   В моих снах вновь полно света, и его хватает на двоих. А еще яблок. Реки и зеленого, расшитого ромашковыми узорами, берега.

Глава 53. Слово о нас

   Буланый жеребец под парчовой попоной храпел и вздрагивал. Взбудораженный запахами дыма и крови, он прял ушами, пятился, тряс головой, но все же шел, покорный воле Янгара. И лишь в самый последний миг, когда блеснул на ярком солнце клинок, конь попытался подняться на дыбы. Лезвие вспороло горло, и дымящаяся кровь хлынула на землю.