Райдо Витич - Обитель Варн

без колебания пожал:

— Будем.

— Приятно иметь с вами дело, граф. Через час вас доставят, куда скажете.

— Надеюсь, больше не увидимся.

— Кто знает, граф, кто знает? При вашем-то темпераменте и любви к приключениям

зарекаться от свидания? — вставая, заметил Горловский. Улыбнулся Рицу по

отечески тепло. — И все-таки примите совет: держитесь подальше от сомнительных

связей. Тогда мы точно не встретимся.

Глава 22

Лесс лежала на кровати в одноместной, вполне комфортабельной палате, если б не

ее стеклянные стены. Удобно лишь служащему составу — десять палат — один пост, с

которого видно каждого пациента.

Алиса чувствовала себя мышкой, попавшей в аквариум. Осталось наглотаться воды —

лекарств, что заставляют пить по четыре раза в день под бдительным присмотром

медсестры и дежурного бойца, и пойти на дно — вглубь собственного сознания. Во

тьму мыслей, воспоминаний. А ей совсем не хочется туда. Потому что там горько,

холодно и больно. Там грязь пройденных лет, ошибок, убитые за пустую банкноту

люди, амбиции капитана, разбитые надежды, пепел, оставшийся от веры в свет и

добро. Там мама и Бэф, весь клан ставших ей братьями и сестрами свободных и

вечно пьяных от этой свободы Варн. Иных существ и все же более близких и

понятных, чем любой человек. А еще там живет сожаление о том, что сделано и что

не сделано. И никак ей не понять, о чем жалеет больше.

Месяц, два барахтается она в трясине собственной памяти и бродит кругами от

первого звонка в лицее до последнего трупа в доме `Ромео'. Ее напичкали

транквилизаторами, просканировали, простерилизовали мозг, до полной апатии свели

все физические ощущения. А память, как самое вредное, назойливое насекомое,

живет и здравствует, ширит свои директории, захватывая, словно прожорливый вирус,

не только нервные клетки, но и всю плоскость бытия.

И Лесс знала причину данных метаморфоз, понимала, что нужно сделать, чтоб

избавиться от угнетающего чувства тоски — убить причину дискомфорта, постоянного

третирования любой плоскости ее личности — любовь к Бэф. Но легко подумать, а

как сделать? Ее из сердца, она — в душу, ее из души гонишь, она проникает в мозг

свербит и ноет плачем глупой идеалистки. Давишь ее огромным списком аргументов,

а она на все выдает один контраргумент, перечеркивая разом реестр объективных

фактов субъективным, обиженно-возмущенным — плевать!

Шаг за шагом из угла в угол палаты бродит печаль и считывает тени прожитых лет,

разъедает, растворяет тело Алисы, сжигает душу и стирает озорной блеск в глазах.

Осунувшееся лицо, тяжелый взгляд, угрюмая замкнутость сжатых губ, скудость фраз

и лениво-заторможенные движения — такой Сталеску предстала перед врачебной

комиссией. Получила документы о демобилизации в связи с тяжелым психическим

заболеванием, предписные листы, подъемные и корочки инвалида — лейтенанта запаса.

Ее отвели в раздевалку и кинули пакет с вещами.

Сталеску долго рассматривала сложенную амуницию: брюки, рубашку, армейские

ботинки, личный жетон на цепочке. Медленно оделась, сунула в нагрудный карман

документы, сложила свое нехитрое имущество в вещмешок, попросила сигаретку у

дежурного и вышла на крыльцо.

Зима белыми пятнами снега расписалась на территории военного городка. Серые

стены — ограда периметра, седые вершины гор в окружности, куда ни кинь взгляд. И

солнце, словно в насмешку мрачному настроению, слепящее, яркое.

— Куртку забыла, — вырос за спиной девушки лейтенант, протянул с каменной

физиономией. Лесс взяла.

— Я буду сопровождать тебя на аэродром, на чартер до дома.

Девушка опять кивнула, не поворачиваясь к мужчине.

— Пойдем? Машина ждет.

Лесс кинула куртку на ступени, тяжело опустилась на нее и, неумело закурив,

бросила:

— Покурю и поедем.

Лейтенант не стал перечить. Молча застыл за спиной демобилизованной, зорко

оглядывая окрестности.

Почти весь клан собрался на крыше высотного здания, с которого прекрасно

просматривалась местность. Высокий забор, низкие строения госпитальных корпусов,

КП, ворота, лента дороги, ведущая прочь из низины меж скалами. Пропустить Лесс

невозможно. Бэф стоял на карнизе и пристально смотрел вниз. Ждал. Вглядывался в

человечков, снующих внизу: где ты, милая?

Варны переглянулись: третий час вожак не двигается с места и хоть бы бровью на

них повел, обратил внимание, что не один, что его собратья рядом и переживают за

него и за Лесс. И пусть она стала человеком, но если Бэф нравится, если ему

хочется, то они не против принять Лесс обратно, в любом качестве. Как была она

сестрой, так и осталась. А кто она по определению психики да физики — им без

разницы. Пусть люди подобной ерундой занимаются.

Гаргу пожал плечами, встретив взгляд Таузина: я, собственно, и не отсвечиваю и,

вообще, молчу. А мог бы сказать!

Урва достал из кармана пакет с семечками и начал их грызть, отправляя на волю

семена.

— Не так, — буркнул Смайх, взяв пару семечек. Продемонстрировал всем Варн, как

надо, раздавив в пальцах и съев семена.

— Не-а, — качнул головой Гаргу. — Вот как надо.

Пососал и выплюнул, не раскусив.

— И что? — не поняла Тесс.

— Масло в них, — продемонстрировал Коуст. Выдавил из семечки пальцем капельку

и слизнул ее.

— Олухи, — пробасил Майгр, взял пригоршню и сунул в рот. Прожевал вместе с

шелухой и проглотил. Май заинтересовавшись подлетела к нему, положила ладонь на

живот брата, прислушиваясь. И с любопытством заглянула в лицо:

— Ну-ка, открой ротик.

Майгр открыл, выказав заодно и зубы с черными пятнами шелухи на эмали. Май

скривилась:

— Бе!

— Ха! — бросил Мааон. Выставил семечку, раскусил зубами и выплюнул шелуху.

Урва потеряв интерес к еде, подлетел к вожаку, настороженно косясь на его хмурую

физиономию, присел на корточки на верхушке антенного блина.

— Красивая штука, — кивнул на сверкающую поверхность радарной установки.