Формула власти. Новая эпоха - Анастасия Поклад

струйка крови. Что-то незримое разжалось, и отпущенная на волю буря помчалась прочь, оставляя в покое сад и сливовые лепестки.

— Немногие из сильфов, — хрипло сказал Амадим, — и никто из людей на моей памяти не мог допустить мысли, что ветру бывает больно.

— Наверное, ни перед кем из людей вы не проделывали подобное, — девушка отметила, что ее голос дрожит. Стоящий перед ней Верховный был совершенно не похож на себя прежнего. Но именно теперь Ристя откуда-то знала, что этот Амадим — настоящий.

— Ни с кем, — согласился он. — Так что вы ответите мне?

Ристя посмотрела в его глаза. Холодные? Какая глупость, а разве ветер на Холмах бывает теплым?

— У вас… найдутся бумага и чернила?

Амадим полез за пазуху, извлек носовой платок и пузырек зеленой укропной настойки. Ристя не разобрала на этикетке, для каких нужд. У сильфов на любой случай есть своя разновидность укропной настойки.

Протянув ей платок и пузырек, Амадим поднял с земли отломанную от сливы ветку и оторвал небольшую палочку.

— Прошу вас. Увы, я не взял с собою готовальни.

— Благодарю, — машинально поклонилась Ристя, принимая импровизированный письменный прибор. Обмакнула палочку в настойку и написала на платке одно слово. После чего вернула все Амадиму и бросилась прочь, не дожидаясь, пока он прочтет.

…Когда девушка скрылась из глаз, и ее розовое платье перестало мелькать за деревьями, Амадим расправил скомканный платок и долго вчитывался в единственное слово.

Его лицо озарилось счастьем.

* * *

Юргену не хотелось лететь домой. Но снова напрашиваться в гости к Липке, особенно после вчерашнего Ришиного объявления, было попросту нетактично. К родителям и соваться нечего: они начнут расспрашивать о переговорах, а Юргену придется что-то врать, ибо рассказывать все как есть нет ни права, ни желания. Формально дело завершилось мирным путем, который устраивал всех. Но Клима ухитрилась навязать Холмам все условия, какие только хотела. А ее послы вывели из себя даже Верховного. И Юргену страшно было представить те инструкции, которые Амадим даст ему самому перед следующим полетом в Принамкский край.

Если бы мог, Юрген переночевал в здании четырнадцатого корпуса. Но уборщица Тоня, все смерчи мира ей на голову, вымела молодого агента едва ли не своей шваброй и заявила, что не потерпит полуночников. При этом раз десять велела лететь домой, странно улыбаясь и явно владея какой-то тайной. Юрген дорого бы дал за сведения, где дом самой Тони, и кто ее семья, но сильфида хранила личные секреты лучше потаенных коридоров корпуса, которые убирала.

Над Холмами неистовствовал ветер, но у Юргена на сердце было так погано, что даже не хотелось кружить в его потоках.

Он прилетел домой засветло, кинул одинокую доску на подставку, рухнул в постель, казалось, совсем без сил, но проворочался полночи, в каждом скрипе оконных рам, подрагивании стекол и сквозняках внизу слыша Дашины шаги. Только к утру получилось забыться тяжелым сном, и снился почему-то Тенька, нудно объясняющий какую-то смерчеву лабуду о строении водяных зеркал.

Сильф просыпался медленно, чувствуя, как сквозь сомкнутые веки льются яркие солнечные лучи. Вчерашней бури не осталось и в помине, было удивительно тихо. Но тишина была приятной, умиротворяющей и отчего-то пахла жареными гренками.

Юргену захотелось есть, но он все лежал и лежал под одеялом, вдыхая запах гренок и страшась разрушить это хрупкое теплое чувство, которое обычно посещает солнечным утром после хорошего сна. Сон был дрянь, но чувство — вот оно!

И тут Юрген отчетливо услышал, как внизу, на кухне, металлическая лопатка стукнула о бортик сковороды.

Умиротворение сгинуло, и вместо него прошиб холодный пот.

«Значит, запах не примерещился, — пронеслась мысль. — Но кто? Воры? Чушь, они не жарят поутру гренки на чужой кухне. Мама? Рафуша? А может, Липка с Ришей решили меня навестить? Или уборщица Тоня?! То-то она весь вечер странно на меня косилась и подмигивала!..»

Сильф вскочил и бросился к окну. Отсюда было видно крыльцо и уличную подставку для досок. Гости обычно оставляют там…

Но подставка была пуста.

«Значит, — продолжил размышлять Юрген, поскорее натягивая штаны, — кто-то из родных. Рафуша, наверное. Налеталась ночью, домой показываться чревато взбучкой, поэтому решила переждать у меня. Кинула доску в прихожей, а теперь жарит гренки, чтобы меня задобрить. Вот же дали Небеса сестрицу! Я ей сейчас устрою!»

Юрген сбежал вниз по лестнице, на ходу застегивая рубашку и предвкушая, с каким наслаждением он сейчас оттягает непослушную сестренку за шиворот, а потом всучит родителям. Повадилась ночью летать! Знает же, что нельзя! И про второго отца, который не переживет еще одной утраты, тоже теперь знает. И все равно!..

Он замер на пороге кухни.

За плитой стояла не Рафуша.

Эта сильфида со спины не выглядела девочкой-подростком, и была одета в странную одежду ярких, кричащих цветов, какие вовек не сыщешь не только в радуге, но даже просто в природе. Алые громоздкие туфли на умопомрачительном каблуке, обтягивающие штаны, кофточка, едва прикрывающая спину… Копна пушистых пепельных кудряшек, подсвеченная солнцем.

Сильфида переворачивала гренки, и Юрген не видел ее лица.

«Гулька?!!» — пронеслась совсем уж дикая мысль.

И тут она обернулась.

— Юра!

Знакомый голос ударил по ушам.

Этого не могло быть.

Бред, продолжение сна, надо заставить себя проснуться или найти способ спать вечно.

Он с трудом разлепил мгновенно пересохшие губы.

— Даша…

Она и не она. Лицо знакомое до последней черточки, но взгляд совсем другой.

Мудрее? Или старше?

Одежда идиотская. Как у экзотической Тенькиной пассии, не зря колдун грезился.

— Чего ты встал столбом? — совсем по-прежнему возмутилась Дарьянэ, и ощущение сна обрушилось похрустывающими осколками. — Я это, я! Где тебя три дня носило? Ни дома, ни в канцелярии, ни у родителей! Ладно, переговоры у Верховного, а потом? Пока тебя ждала, гренки жарить научилась!

Еще ни в одном из снов Даша на него не ворчала. И именно это убедило Юргена, что он не спит. Как, почему?.. Да какая разница, если она стоит тут, живая, и выговаривает ему, что из-за него научилась жарить гренки.

Когда он бросился ее обнимать, Дарьянэ лишь стоически обхватила его в ответ. Сразу видно, что побывала у родителей. А вот когда заплакал — растерялась.

— Ты чего, Юрка? Я живая, правда! Даже могу прямо сейчас рассказать, как это получилось. Такое приключение было, ух! Юрка…

— Давай поже… в смысле, выходи… словом, будь моей женой!

— Да мы вроде бы уже, — осторожно напомнила Дарьянэ. — Если ты фамилию обратно не сменил.

— Нет же, — она и впрямь была живая, теплая, пахнущая чем-то незнакомым, и осознание реальности