Кэрол Берг - Сын Авонара

— Я пойду одна, — заявила я.

— Я пойду, — возразил Баглос. — Я его Проводник.

— Он приказал тебе выполнять мои команды. Ты подождешь.

Дульсе надулся, но я была убеждена, он забудет все обиды, как только окончательно успокоится. Коротышка не умел долго сердиться.

Роуэну тоже не нравилось, что я иду одна, но я отказалась и от его общества.

— Если не вернусь через час, можете отправляться на поиски, — сказала я. — Но соблюдайте осторожность.

Признаков битвы не было. Никаких часовых. Ни следов копыт, ни тел, ни крови — свидетельств погони и присутствия жрецов. Что бы ни привело Д'Нателя сюда, мечом точно не поможешь.

Зеленый холм венчала груда полуразвалившихся камней. Вытянутые вечерние тени вызывали смутное ощущение присутствия круглых башен и толстых стен, которые когда-то главенствовали над холмами. Только одна часть древней башни уцелела, три стены и несколько провисших кровельных балок образовывали тенистое укрытие. Ветер, напоенный тяжелыми запахами сырой земли и зелени, шелестел травой. Когда я привязывала Огненного Шипа к кусту, разросшемуся под валуном, вверх взвилась стайка воробьев. Я осторожно пробиралась по молчаливым руинам. Мне казалось, что в таком месте не стоит шуметь.

Быстрый осмотр с разрушенной стены подсказал, что Д'Натель, если он здесь, должен быть в остатках башни. Ни его, ни его коня нигде не было видно. Я обошла обрушенную балку и по лестнице из каменных блоков поднялась на остатки каменного пола. Это огромная приемная давно почившего лорда. Здесь был гигантский камин, когда-то давно огонь в нем пылал всю ночь, пока солдаты лорда, его придворные, дети, родственники и собаки ели, пили, устраивались на ночлег на устланном соломой полу. Если бы я верила в привидения, то обнаружила бы их в залитых вечерним солнцем камнях или уловила бы обрывки старинных песен, пьяные шутки и дружескую болтовню.

Дальняя часть башни, над которой сохранилась крыша, была так же пустынна, как и остальные руины. Огорченная, я была готова повернуть назад, когда заметила легкое движение в самом дальнем и самом темном углу. Он жался к стене, словно обиженный ребенок, закрывая голову руками.

— Д'Натель, — позвала я тихо. — Мой принц.

Он не пошевелился. Я осторожно подошла, опустилась рядом с ним на колени, с облегчением уловив исходящее от него живое тепло.

— Д'Натель, скажи, что ты жив. Мы боялись за тебя.

— Уходи отсюда, — прошептал он. — Как можно дальше.

Я выдохнула.

— Почему?

— Пожалуйста. — Он говорил, не разжимая зубов, словно сдерживая крик.

— Я ни разу не слышала, чтобы ты говорил «пожалуйста», наверное, надо бы послушаться, чтобы поддержать в тебе желание повторять это слово. Но я ничего не делаю без причины. Почему я должна уходить от тебя?

— Я больше не могу удерживать их. — Он прерывисто вздохнул.

— Ты имеешь в виду зидов? Поиск? Они снова идут за тобой?

— Непрерывно. — Приглушенный стон слетел с его губ, он еще сильнее вжался в угол, словно уклоняясь от взмаха невидимого хлыста.

«Непрерывно».

— И ты защищал от этого нас.

— Они идут за мной. — Он поднял голову. Глаза запали, кожа натянута. Он изможден. — Вы должны быть как можно дальше.

— Мы не позволим им забрать тебя. Баглос готов отдать за тебя жизнь. И теперь нас больше на два человека. Грэми Роуэн и Келли готовы помогать. Если мы будем вместе, мы сможем защищать друг друга, найти дом, лес…

— Численность людей, дома, леса. Все это не имеет значения, если я привлек их. Они вынудили меня заглянуть в себя, прежде чем я сбежал, и это сводит с ума. Они обещали вернуть мне жизнь. — Он помотал головой. — Вас не должно здесь быть, когда они придут.

— Они не дают жизнь. Ты знаешь это с самого начала, — возразила я. — Ты сам показал мне это на двух пучках травы. Ты воин. Так сражайся.

— Во мне ничего нет.

Населенные привидениями руины, окружающие нас, были не так мрачны, как его голос. Ни единой искры радости в его душе. Ни одного луча вечернего солнца не падало на камни его сознания. Его боль была почти осязаема.

«Уходи, — говорила я себе, в волнении вскочив на ноги. — Сопровождать его — это одно. Обращаться к своему разуму и опыту, чтобы направить его на путь, это лишь правильно. Но это…» Чтобы вырывать душу из объятий отчаяния, нужна духовная связь. Для этого необходимо знать больше, чем я могла почерпнуть из болтовни Баглоса. Знать о его снах и мечтаниях. О чем-то личном, что сохраняется, несмотря на любые перемены. Как можно установить связь с тем, чего нет? «Невозможно. Уходи».

Но путы ответственности и долга не давали мне двинуться. Может быть, мне нужно всего лишь разбудить его. Заставить думать. Я выпрямилась и заговорила громче.

— Как ты смеешь отказываться после всех этих недель? Я положила столько сил на то, чтобы чему-нибудь научить тебя. Наверное, принцу должны оказывать другой прием. Но ты явился ко мне отъявленным хамом, а теперь ты отдаешь себя Тенни, Паоло, мне, даже Баглосу. Это было бы невозможно, если бы в тебе ничего не было. Это голоса из тени пугают тебя, Д'Натель, а отчаяние их союзник. Какой воин позволит поразить себя такому жалкому оружию?

Он закрыл ладонями глаза.

— Я устал. Я все еще сопротивляюсь, но сил не хватает.

— Разве ты не слышал Дассина? Ты утверждаешь, он говорил чистую правду, а если так, ты не можешь не принимать в расчет того, что он сказал о тебе, и забыть, каким голосом он это говорил. Он любит тебя, как сына, а это означает, что ты достоин нашего доверия. Что бы он ни сделал с тобой, я не поверю, будто бы он послал тебя на битву обессиленным.

— Он послал меня к тебе… — Его глаза пронизывали, словно северный ветер.

— Именно так.

— Но я не могу… не стану… причинять тебе зло. Уходи. — Он и умолял, и приказывал.

Солнце скатилось за разломанную стену. Я не хотела оставаться здесь. Я не просила об этом. Почему Дассин направил Д'Нателя ко мне? Только потому, что я знала язык, могла понять его? Потому что я обладала необходимыми знаниями, чтобы разгадать, в чем его миссия, найти живых Изгнанников, услышать послание, охранять его в этом мире? Д'Натель опустошил себя, защищая нас, его разум стал тюрьмой, и его палачи творили с ним, что хотели. Я действительно должна уйти. У меня не было оружия, чтобы защищать его от подобных напастей.

«Тюрьма»… Я смотрела на вжимающегося в стену принца, и горькая правда пронзила мое сердце, словно порыв северного ветра. Я уже была в таком месте раньше… и я ушла прочь. Разве Кейрон не чувствовал, как я покидаю его, когда он один дрожал от холода в своей тюрьме, ожидая первого прикосновения пламени? Слышал ли он тогда, в конце, мои мольбы, обвинения, проклятия, лишь притворяясь, что ничего не может разобрать? Он знал, что его душа — цена нашего спасения, а я проклинала его за отказ продать ее. Я не смогла простить его, я повернулась к нему спиной, отказав в единственной просьбе. «Живи, моя любовь. Ты сама жизнь…» Я же сама заключила себя в тюрьму, позволив жизни иссякнуть.