Далия Трускиновская - Нереал

Ознакомительный фрагмент

Вася развернулся и зашагал к дверям.

Он знал эту гнусную породу склочниц, отточивших языки на беззащитной публике и теряющих всякое соображение, если повезет напороться на строгое сопротивление.

— Постойте, постойте! — завопила учительница. — Какой киоск? Я впервые слышу про киоск!

— Тот самый, возле которого вы заметили меня с Игорем Синицыным, — напомнил Вася, остановившись, но повернув только голову и всем видом показывая — ухожу, ухожу, и через полтора часа ждите меня с наручниками.

— Да постойте же! — учительница забежала вперед. — Это все — одно недоразумение! Сейчас я вам все объясню.

— Порнографию я видел своими глазами. Пока я не привезу верхушку РОНО и прессу, Игорь присмотрит, чтобы никто из вас не предупредил киоскершу.

— Хорошо, пусть пресса приезжает! У меня тоже найдется, что ей рассказать!

— Что вы имеете в виду?

— То, почему ваш друг Синицын вылетел из нашей школы!

Тут Вася очень кстати вспомнил одну испанскую пословицу из арсенала Игоря. Весьма нелепо, имея стеклянную крышу, гласила пословица, кидать булыжниками в соседей.

— Я полагаю, это несоизмеримо с наркотиками в газетном киоске, — возразил он, не желая показывать, что крыша-то и у него — стеклянная.

Учительница задумалась.

Очевидно, она была все же лучше, чем показалась с первого взгляда. Возможно, в своей студенческой молодости она даже играла в карты. И сейчас дело явно дошло до размена козырей.

— Я думаю, лучше нам обо всем этом побеседовать не тут, а в учительской. Меня зовут Марья Геннадьевна.

— Там полно народу, — как можно более брюзгливо ей возразил Вася. — Меня — Василий Федорович. Нам будут мешать.

— Урок уже начался.

И она действительно привела следователя в учительскую, где, кроме необъятного круглого, еще сталинских времен, стола имелся еще уголок отдыха, недорогой, правда, но расположенный искусно — чтобы действительно те, что исхитрятся туда пролезть между шкафами, оказались отрезаны от внешнего мира.

С учительницей, стоило ей сесть в кресло, сделалось что-то странное. Вася бы даже назвал это перевоплощением. Видимо, она связывала низкие кресла и журнальный столик с образом дамы, принимающей в салоне высокопоставленных гостей. В холле школы можно собачиться и грубить. В салоне, пусть даже выгороженном обшарпанными шкафами, — томно язвить и выделываться под графиню.

— Значит, вы не знаете, почему ваш друг вынужден был покинуть школу?

Артисткой, выдающейся артисткой была Марья Геннадьевна! И Вася слишком поздно понял это. О-о, как она выговорила слово “друг”, у нее даже шею перекорежило, физиономию наискосок развернуло и рот набок поехал! А как торжественно прозвучало “вынужден был”! А сколько шипу подпустила она в эту невинную фразу! Ровно столько, сколько нужно, чтобы прозвучало зловеще, но ни в коем случае не навело на мысль о гадюшнике.

— Очевидно, он не ужился с творческим женским коллективом, — предположил Вася. Его интонации ему самому были противны, но ничего не поделаешь, салон есть салон.

— С коллективом он как раз неплохо ужился, — неторопливо кивая, сообщила Марья Геннадьевна. — Он ведь вежливый! И стульчик пододвинет, и пальто подаст!

В последние слова она влила все презрение, на какое только должна быть способна простая, но глубоко порядочная женщина.

— Вообще-то я сам женщинам пальто подаю, — Вася был невозмутим, как деревянная вешалка для этих самых благопристойных и неприметных учительских пальто, которую он приметил у дверей. — Криминала пока не вижу

— Вот и мы не видели! — судя по голосу, близилось торжество справедливости. — А он — вы не поверите, но он!..

Главное — вовремя сделать паузу, подумал Вася, вот она замолчала — и я должен подумать, что Игорешка по меньшей мере спер у всех этих теток норковые манто! Прямо отсюда. Ну, она эту паузу затеяла — она ее пусть и тянет.

— Вы не поверите!.. — актерским чутьем угадывая, что молчание не должно быть слишком долгим, воскликнула Марья Геннадьевна.

Вася молчал.

— Конечно же, вы такого от своего друга не ожидаете. И тем не менее...

Вася не хотел вопросами облегчать Марье Геннадьевне тяжкий труд провозглашения истины. Кто кашу заварил — тот ее пусть и расхлебывает.

— Конечно, вы мне уже заранее не верите! — решительно заявила учительница. Вася оценил ловкость хода. Теперь его молчание уже попахивало бы потомственным кретинизмом.

— Да вы хоть намекните, в чем дело, — спокойно попросил он.

— Да чего уж тут намекать. Этот ваш друг, Игорь Петрович, попытался изнасиловать школьницу.

Тут Вася даже рот приоткрыл.

Он допускал, что у тихих и безобидных людей кипят в душе и ниже пояса бурные и темные страсти. Но... изнасилование?.. Ничего себе стеклянная крыша!

И ничего себе кроткий безумец Синицын!

Причем Марья Геннадьевна не врала, он видел Это явственно.

— Откуда это стало известно? — строго спросил Вася.

— Он давно уже за ней увивался. Это все заметили. — Как увивался?

Вася действительно не мог себе вообразить процесс ухаживания учителя за ученицей.

— Ну... Просил после урока задержаться. Когда она отвечала — он с ней по двадцать минут общался. Весь класс на головах ходит, а он с ней воркует!

Вася вздохнул — вот это действительно было похоже на Игоря... Марья Геннадьевна привела-таки настоящее доказательство.

— А что за девочка-то?

— Хорошая девочка, из приличной семьи, Маргаритой зовут. Очень милая девочка. Такая чистая, знаете, совершенно несовременная! Трогательная. Стихи прямо замечательно читает!

— И сколько же хорошей девочке лет?

— Шестнадцать! — с вызовом на смертный бой, как латную рукавицу, швырнула Васе в лицо эту цифру Марья Геннадьевна.

Вася вздохнул — на каком же свете живет это несчастное чудовище? Газет оно, что ли, не читает? Или опять — этюд по актерскому мастерству?

Итоги рейда, проведенного ровно неделю назад на проспекте Падших Бабцов... тьфу, Павших Бойцов... В общем, из семидесяти с небольшим повязанных девчонок явно несовершеннолетнего вида ровно тридцать девять были моложе шестнадцати. И даже две тринадцатилетние попались.

Проспект был одновременно и проблемой для милиции, и большим ее облегчением. Проблемой потому, что именно его выбрали для своих вечерне-ночных дел местные путаны и их покровители. Облегчением — все, включая милицию, знали, где эту публику искать.

А по данным городских гинекологов, шестнадцатилетняя девственница в школе стала таким же редким явлением, как фирма, выплачивающая все налоги.

Но спорить с педагогом Вася не стал.