Ярослава Кузнецова - Что-то остается

— Доброе утро, любезный, — бодро поздоровалась Летта. — Нас послала мать настоятельница забрать пойманного тобой вчера стангрева в монастырь.

Поросль снова зашевелилась, и из чащи донесся звериный рык:

— Че? С какого-такого погреба?

— Стангрева. Летающую тварь, похожую на нетопыря. Ты ведь вчера поймал нетопыря?

— Тварь-то? А как же. Споймал, того. Тока не нетопырь енто. Не-е, не нетопырь.

Тут из-за холма выглянула остроухая собачья морда.

— Обожди, хозяюшка, — проревел холм, и лапища-коряга заправила морду обратно…

— Я надеюсь, стангрев еще жив?

— Че? Стал… трезв?

— Тварь, которую ты поймал. Похожая на нетопыря, но не нетопырь. Он жив?

Холм переступил с ноги на ногу и неуклюже повернулся, заглядывая под локоть внутрь дома.

— Ентот-от? Жив… Пошто он вам сдался, барышни?

— Не нам, а монастырю. Мать Этарда и сестры имеют к нему чисто научный интерес.

— Послушай, приятель, — вмешалась я, — мы же не за так его просим, стангрева этого. Мы его покупаем, все чин-чином, как у порядочных людей. Два лира, уважаемый, — я вытащила и подбросила на ладони две монетки, — Два толстеньких золотых лира. Небось, в жизни не видел столько золота, М-м?

Охотник тяжело уставился на деньги. Засопел. Заросли на его лице снова пришли в движение.

— Два лира, сталбыть…

— Мало? Можем и поторговаться.

— Можем-то можем, — пробормотал он. Вдруг вскинул лапищу и ткнул пальцем прямо в Летту: — Врешь, девка. Не мать Этарда тебя прислала.

Летта вздрогнула.

— С чего бы мне врать? — отступила она, — Вот еще, и вовсе я не вру…

Но было видно, что она врет, а теперь попалась. Я решила спасти положение.

— Эй, охотник, не забывайся. С марантиной разговариваешь, не с бабой деревенской. Бери деньги и показывай, где стангрев.

— Ну, ежели ентот стал… трев… или как его там, мать настоятельнице надобен, дак пущай она сама сюды идет. Почем я знаю, что у вас на уме? Можа, чего удумали супротив ее воли.

— Ты нам не доверяешь? — ахнула Леттиса.

В черном можжевельнике отворилась пещера. Показались зубы. Это наверняка означало недобрую усмешку.

— Доверяю, не доверяю, а ты, девка, темнишь. Вон и коняка у вас от Эрба, да и работников с вами нету. Мне, барышни, кривдой глаза не застишь, Сыч зверь пуганый. Пока мать Этарда сама ко мне не постучится, разговору не будет. Так-то.

Я разозлилась. Всякие тут встречные-поперечные дикари указывают.

— Матери настоятельнице только и забот по горам лазать да глупцов уговаривать! — воскликнула я, — Ты в своем уме? Три лира, и сам погрузишь на лошадь.

— Щас! Держи карман! — рявкнул можжевеловый холм, — Мне тут с вами лясы точить недосуг. Я свое слово сказал. Будя с вас.

И дверь захлопнулась.

Мы озадаченно переглянулись. С такой замшелой дикостью еще никто из нас не сталкивался. В любом доме марантинам всегда рады, встречают радушно, разговаривают вежливо. А тут не только на порог не пустили, а так, извините, отшили, что мы и не знали, как поступить.

— Что это он? — пробормотала я, — Цену набивает?

— Бог его знает, — Летта пожала плечами, — Подвох почуял. Боится с Этардой поссориться, должно быть.

— Может, стангрев-то — того, сдох? — предположила Ильдир.

Летта поправила:

— Не «сдох», а «умер».

Я, набравшись решительности, постучала в низкую дверь.

— Эй, любезный. Выходи, побеседуем. Говори, сколько хочешь.

Изнутри вырвался громовый лай. Дверь приоткрылась и в щель рыкнули:

— Сказано — мне ваших денег не надыть! Топайте отседова.

— Но что ж ты хочешь за стангрева, за добычу твою, то есть?

Щель раскрылась пошире, пропустив кустистую башку.

— Во-во, — пророкотала башка, — Моя добыча мне самому надобна.

— Да на что она тебе?

— Че хочу, то и сотворю. На огне поджарю и съем! Не вашего ума дело.

Тут вышла вперед молчавшая прежде Ильдир.

— Послушай, Сыч, — сказала она миролюбиво, — Ну, что ты ерепенишься? Ты ж, небось, сам не знаешь, что за тварь словил. Ценная это тварь для науки лекарской. У нас она пользу людям принесет, а ты словно собака на сене. Мы ее в монастырь отвезем, можешь сам нас проводить, если не веришь.

Охотник вроде бы заколебался, но посмотрел на меня, на Леттису, и мотнул башкой.

— Сказано — нет, и баста.

И дверь снова захлопнулась, с треском и содроганием косяка, обвалив с крыши снежный пласт в бороде сосулек. Ильдир развела руками.

— Ну, я не знаю… Силком у него стангрева отбивать, что ли?

А это идея. Я подманила подружек поближе и сказала шепотом:

— Беру это дело на себя. Спустимся сейчас в деревню. С женщинами он горазд воевать. Посмотрим, что он скажет Норву и его парням.

— Альса, может, не надо? — испугалась Ильдир, — Шуму будет… И так Сыч Этарде нажалуется, а если парни его изувечат…

— Э, нет. Они просто серьезно с ним поговорят. Ну, вытянут пару раз кнутом поперек хребта, чтоб посговорчивее был. От этого еще никто не умирал.

Летта покосилась на дом.

— А можно как-нибудь… ну, без рукоприкладства? По-мирному, по-соседски?

— Хочешь, чтобы Малена зацапала стангрева себе?

— А вон, между прочим, и она сама, — сказала Ильдир, — При полном параде. Сейчас начнется цирк.

И точно. Снизу, по проложенной нами тропе, шагал Нерег Дятел, рабочий при Бессмараге. Под уздцы он вел гнедую монастырскую кобылу, запряженную в двухколесную тележку. В тележке, выпрямив спину, восседала Малена. Она хмурилась уже издали.

Мы молча ждали, пока процессия приблизится. Малена соскочила с повозки, медленно оглядела сперва меня и Ильдир, затем, гораздо внимательнее — Летту и, еще более внимательно, Эрбова пегого конька. Убедившись, что вожделенный стангрев у нас отсутствует, она улыбнулась и мило поприветствовала нашу компанию. Причем, заметьте, без малейшего ехидства.

— Быстро соображаешь, Леттиса, — сказала она, — Здесь ты опередила и меня, и Этарду. Хвалю. Но самодеятельность редко удается. Люди не всегда клюют на марантинский плащ. Иногда требуется вот это, — она вытащила из рукава кошель.

В кошеле зазвякало.

Я раскрыла было рот, но Летта ткнула меня локтем. Посмотрим, удастся ли второй заход уговоров?

Малена подошла к домику, чинно постучалась.

— Хозяин! Эй, хозяин, открой! Из Бессмарага к тебе.

Дверь — в который раз — распахнулась. В проем выдвинулись обтянутые коттой плечи, увенчанные растопыренным можжевеловым кустом.

— Че ж вам неймется, барышни? Сказал ведь… а-а, енто уже другая. С чем пожаловала?