Роберт Сильверберг - Хроники Маджипура

— Так вы и об этом знаете, мой властелин? — чуть слышно шепчет Хиссун. Его щеки багровеют, он смотрит в пол, как будто видит его в первый раз.

— Наверное, четырнадцать, не так ли? Кажется, именно тогда мне об этом доложили. Ты знаешь, я ведь следил за тобой. А три или четыре года назад мне сообщили, что ты измыслил способ пробраться в Регистр. В четырнадцать лет притвориться ученым! Думаю, что ты видел много такого, о чем подростки не имеют никакого представления.

Щеки Хиссуна еще сильнее наливаются кровью. В его мозгу крутится одна-единственная фраза: «Час назад, мой властелин, я видел, как вы и ваш брат забавлялись с длинноволосой ведьмой из Гизельдорна». Но он скорее согласится спрыгнуть в жерло вулкана, только бы не говорить этих слов вслух. Он уверен, что лорду Валентину это все равно известно, и эта уверенность невыносима. Он не смеет посмотреть ему в лицо. Этот златовласый человек не тот Валентин, который присутствовал в записи, поскольку однажды Валентин был, как теперь известно всему миру, магическим образом перенесен из своего темноволосого тела в другое. И теперь облик короналя изменился, но душа тем не менее осталась прежней. Хиссун шпионил за ним — скрыть это нет ни малейшей возможности.

Хиссун молчит, а лорд Валентин продолжает:

— Хотя, пожалуй, в последнем предположении я не прав. Ты всегда был развитым ребенком, и Регистр вряд ли мог показать тебе много такого, что ты не видел бы воочию.

— Он показывал мне Ни-мойю, мой властелин, — говорит Хиссун. Язык не повинуется ему, и чуть слышный голос похож на хриплое карканье. — Он показывал мне Сувраэль, и города Замковой горы, и джунгли вокруг Нарабаля…

— Да, разные места. География… Ее тоже полезно знать. Но география души — ты изучал ее по своему собственному методу, так ведь? Посмотри на меня. Я на тебя не сержусь.

— Не сердитесь?

— Ведь это по моему приказу тебе предоставили свободный доступ в Регистр. Но не для того, чтобы ты таращил глаза на красоты Ни-мойи, и уж конечно не для того, чтобы ты мог подглядывать за любовниками в постели. А для того, чтобы ты смог получить истинное представление о том, что такое на самом деле Маджипур, познать сущность миллионной части миллионной доли того бесчисленного множества, которое составляет население этого мира. В этом заключалось твое образование, Хиссун. Или я не прав?

— Именно так я к этому и относился, мой властелин. Да… Я так много всего хотел увидеть…

— И тебе все это удалось?

— Нисколько. Ни на миллионно-миллиардную долю.

— Это плохо. Потому что у тебя больше не будет доступа к Регистру.

— Мой властелин! Вы решили все же наказать меня?

На губах лорда Валентина мелькает загадочная улыбка.

— Наказать? Нет, это слово здесь, пожалуй, не подходит. Но тебе придется покинуть Лабиринт, и возможности вновь попасть сюда у тебя не будет очень долго, даже после того, как я стану понтифексом, а этот день может наступить не так уж и скоро. Я включил тебя в свою свиту, Хиссун. Твое обучение окончено, и я хочу, чтобы ты занялся делом. Полагаю, ты уже достаточно взрослый. Твоя семья все еще живет здесь?

— Мать и две сестры…

— О них позаботятся. У них будет абсолютно все, чего они только смогут пожелать. Попрощайся с ними и собери вещи. Ты успеешь подготовиться за три дня, чтобы уехать со мной?

— Три… дня… — Все мысли в голове Хиссуна мешаются.

— Мы отправимся в Алаизор. Я снова совершаю великое паломничество. Оттуда поплывем на Остров. Зимроэль на сей раз пропустим и, надеюсь, вернемся на Гору через семь или восемь месяцев. У тебя будет квартира в Замке. Некоторые протокольные обязанности, которые, полагаю, не окажутся для тебя совсем уж невыносимыми. Хорошая одежда. Ты ведь ожидал всего этого, не так ли? Догадывался, что я наметил тебя для больших дел, когда ты был всего лишь маленьким оборвышем и так удачно заговаривал зубы посетителям Лабиринта? — Корональ непринужденно смеется. — Но уже поздно. Я пошлю за тобой завтра утром. Нам нужно многое обсудить.

Он машет рукой — нет, одними пальцами — Хиссуну; изысканный любезный жест. Хиссун кланяется в ответ, а когда осмеливается поднять глаза, лорда Валентина уже нет в комнате. Ну вот! Вот! Они в конце концов сбылись, его мечты, его фантазии. Но Хиссун не позволяет эмоциям проявиться. С мрачным, насупленным лицом он поворачивается к своему эскорту и следует вслед за зелено-золотыми гвардейцами к выходу и дальше по коридорам. Они провожают его до первого общественного уровня Лабиринта и возвращаются назад.

Но Хиссун не в силах заставить себя сразу же вернуться в свое жилище. Его мысли лихорадочно путаются, он не в состоянии прийти в себя от изумления. Из глубины его сознания возникают все те давно почившие люди, которых он по воле случая так близко узнал: Нисмайл и Синнабор Лавон, Тесме, Деккерет, Калинтэйн, несчастный измученный Халигом, Эремойль, Иньянна Форлана, Висмаан, Сэрайс. Они теперь стали частью его «я», навсегда поселились в его душе. Он чувствует себя переполненным, словно смог проглотить целую планету. Что же будет с ним теперь? Он станет адъютантом короналя? Будет вести блестящую новую жизнь в Горном замке? В обществе сильных мира сего развлекаться в Большом Морпине и Сти? Да ведь он может в один прекрасный день стать короналем! Лорд Хиссун! Он смеется над своим невероятным, чудовищным предположением. И все же, все же, все же… Почему бы и нет? Разве рассчитывал Калинтэйн стать короналем? Или Деккерет? Или сам Валентин? Но нельзя думать о таких вещах, одергивает себя Хиссун. Нужно работать, учиться, жить, и из всего этого сложится судьба.

Он понимает, что каким-то образом умудрился заблудиться, — он, который еще в десять лет считался самым знающим гидом из всех, кто водил туристов по Лабиринту. Он полночи прошлялся, ошеломленный, с уровня на уровень и теперь понятия не имеет, где находится. А затем он обнаруживает, что оказался на верхнем уровне Лабиринта, около выходящих в пустыню ворот, именуемых вратами Лезвий. Через какие-нибудь пятнадцать минут он может выйти из Лабиринта на поверхность. Он не часто мечтал о таких прогулках, но эта ночь особенная, и потому, когда ноги сами несут его к воротам подземного города, он не сопротивляется.

Он входит во врата Лезвий и долго рассматривает заржавленные мечи какой-то древней эпохи, установленные поперек входа — они отмечают границу Лабиринта, — и наконец пересекает их черту и оказывается в жаркой сухой пустыне, начинающейся сразу же за воротами. Как и Деккерет, бродивший в незапамятные времена по другой, куда более ужасной пустыне, он, волоча ноги, тащится неведомо куда, пока не оказывается в изрядном отдалении от густонаселенного улья, именуемого Лабиринтом. Он стоит один под холодными блестящими звездами. Как их много! И одна из них — Старая Земля, с которой в незапамятные времена вышли миллиарды и миллиарды людей.