Владимир Романовский - Год Мамонта

Оглядываясь через плечо и опасаясь быть сбитым каретой или колесницей, Брант вышел на набережную. Здесь было много разношерстого народа. Брант не мог отделаться от мысли, что никак почему-то не привлекает внимания — белокожий блондин в плаще среди сплошь смуглой толпы без плащей, в камзолах.

На набережной были открыты какие-то питейные заведения, и в них сидели и стояли эльфы. Не было всадников. Судя по всему, в этом городе люди вообще не ездили верхом. У каждого заведения в два ряда строились кареты, которые приходилось обходить.

Небо потемнело, появились звезды. Брант искал глазами человека, то бишь эльфа, все равно, мужчину или женщину, с которым или с которой можно было бы заговорить, но ему что-то никто не нравился.

Он свернул с набережной и углубился в переулок, заканчивающийся сквером. В сквере намечалась драка.

Три эльфа в ярко-красных камзолах окружили четвертого, отступившего к фонарному столбу. Они что-то говорили ему, презрительное, а он кричал в ответ, вызывающе. Мечей ни у одного из эльфов не было. Брант решил, что знакомство в драке ничем не хуже знакомства в салоне, и перепрыгнул невысокую ограду сквера, намереваясь подойти поближе и разобраться в сути спора.

К нему обернулись и посмотрели неодобрительно.

— Эй, чего уставился? — спросил один из эльфов враждебно. — Иди своей дорогой, а, парень?

— Не надо мне приказывать, — откликнулся Брант. — Хочу — смотрю.

— Убирайся, пока цел.

В этот момент один из эльфов ударил прислоненного к столбу, и тот дал сдачи. Трое накинулись на одного и начали его молотить. Брант скинул плащ и лихо ввязался в драку.

Нападавшие, несколько растерявшись, вскоре опомнились, сгруппировались, и навалились на Бранта. Брант отражал удары, увертывался, и бил сам — с большой степенью точности. Один из эльфов упал, другой сел на землю, тяжело дыша. Третий, высокий и тяжелый, умудрился схватить Бранта за ворот. Брант ткнул его пальцем в глаз. Верзила отпустил воротник и схватился за глаз, и Брант, неспеша примерившись, уложил его диагональным ударом в челюсть.

За все это время эльф, прислоненный к столбу, не двинулся с места.

— А ты ничего, парень, — сказал он. — Ты молодец. Пойдем выпьем, я угощаю. Как тебя зовут?

— Брант. А тебя?

— Петер. Пойдем, у меня тут карета за углом.

Вдвоем они вышли из сквера, оставив побежденных приходить в себя, и проследовали обратно к набережной по темному переулку. Карета Петера действительно стояла за углом. Петер забрался на облучок, и Брант, оглядевшись и пожав плечами, тоже забрался и примостился рядом, придерживая меч.

— Эка у тебя ножовка знатная, — сказал Петер. — Что ж, поедем, я тут одно заведение знаю, уникальное, тебе понравится.

Петер погнал карету вдоль набережной, свернул на широкую улицу, проехал площадь, закричав на какого-то зазевавшегося пешехода, и устремился по бульвару к окраине.

— Ты откуда приехал? — спросил он.

— С Периферии, — сказал Брант.

— Да, — кивнул Петер. — Я видел таких, как ты, раньше. Периферийных. Ну и как у вас там, на Периферии?

Судя по тону, его вовсе не интересовало, как там у них на Периферии. Элементарная равнодушная вежливость.

— Зачем столько карет? — спросил Брант.

— А?

— Карет столько зачем? Весь город запружен каретами.

— Ну а как же. Все экономят время. При нынешнем темпе жизни по-другому нельзя. Очень высокий темп жизни, очень. Без кареты никуда не успеешь. А у вас не так?

— Не так интенсивно, — сказал Брант.

— Ну, еще бы. В большом городе все интенсивнее. Столько за день надо успеть всего. И все равно не успеваешь, даже с каретой.

Они остановились у заведения. Местность была еще не окраинная, но близко. Петер привязал одну из лошадей, как здесь было принято, к фонарному столбу.

В заведении народу было немного, но общая подозрительность и непомерная яркость одежд клиентуры насторожила Бранта. Петер подвел его к липкой от пролитого и не совсем высохшего стойке, и хозяин, ничего не спрашивая, налил какой-то жидкости в две кружки и подвинул их гостям.

— За встречу, — сказал Петер и отпил.

Брант тоже отпил из кружки. Жидкость была, вроде бы, смесью какого-то ягодного напитка, напоминающего журбу, с вином с уксусом. На стойке помещалась корзинка, наполненная пряностями. Брант осторожно вынул из нее одну пряность и положил в рот. Оказывается, пряности были просто — атасы, нарезанные на кубики.

— Я тут ищу внутренний лаз, — начал объяснять Брант, но тут его ударили сзади по голове и он упал лицом на стойку.

Нико с трудом разлепил глаза, потрогал голову, и встал. Оказалось, спал он полностью одетый. Это хорошо — не надо теперь одеваться. Качнувшись, он сунулся к окну. На дворе была темная ночь. Бранта в комнате не было. Город эльфов. Эльфы — дрянь, а не народ, и настоящему ниверийцу тяжело в их городе. Надо бы пройтись и развеяться, и может даже затеять грандиозную драку и уложить нескольких эльфов, чтоб знали.

Нико спустился по лестнице в столовое помещение. Света нигде не было. Ощупью добрался Нико до двери и приоткрыл ее. Неподалеку горел фонарь, освещая мостовую и окна. А людей, то есть эльфов, нигде не было видно. Нико вышел и направился вдоль по улице, наклоняя торс вперед и делая большие шаги. Некоторое время поплутав, он прибыл на широкий бульвар, по которому слонялась публика. В сущности, эльфы мало отличаются от людей, даже от настоящих ниверийцев, если не очень приглядываться.

Фонари на центральной аллее бульвара стояли часто, и было светло. На одной из скамеек сидела какая-то эльфиха, заложив ногу на ногу, и смотрела прямо перед собой. Не то она была в трансе, не то пьяная. Нико заинтересовался и встал рядом.

— Здравствуй, — сказала эльфиха запросто.

— Здравствуй, — откликнулся Нико и тут же, не тратя время на ожидание приглашения, сел рядом. — Как дела?

Эльфиха пожала плечом, продолжая смотреть в пространство.

— Плохо дела, — сказала она наконец. — Очень плохо. Никто меня не любит.

— Почему же? — поинтересовался Нико.

— Потому, что я хромая.

— Хромая?

— Да. У меня одна нога короче другой, и я сильно хромаю. Поэтому никто меня не любит, а любят только себя.

— А как тебя зовут?

— Лукреция.

— А меня зовут Нико, и я не нахожу, что кого-то можно не любить, просто потому, что этот кто-то хромает. Мне вот наплевать, хромаешь ты или нет.

— Правда?

— Да. Чистая правда. Хромай себе наздоровье.

Лукреция внимательно посмотрела на него.

— Не верю, — сказала она. — Так не бывает.