. Ганнибал - Лиловый (I) (СИ)

Хоть он и улыбался.

-- Ливень стихает, -- еле слышно за спиной Острона произнес Сунгай. -- Как только он закончится... я пошлю Хамсин и других птиц на разведку. Долго здесь оставаться мы не можем.

Острон молчал. Колени его упирались в холодный мокрый камень. С волос что-то капало; текло по лбу, щекам, подбородку и капало. Теплая ладонь по-прежнему лежала на его плече, но он не осознавал этого.

-- Надо... похоронить его, -- негромко сказал Ханса. Кто-то шикнул на него; но мальчишка упрямо добавил: -- Не оставлять же... так.

Острон медленно поднялся на ноги. Постоял, опустив голову.

-- Ханса прав, -- глухо произнес он.

Они молча смотрели, как он обернулся, наклонился за валявшимися на камне ятаганами Халика. Ливень окончательно стих, и пустыня настороженно замолкла, вся вымокшая, грязная, напуганная. Ладонь Острона скользнула по одному из клинков; ничего не говоря, он пристроил его на своем поясе, с другой стороны от ятагана Абу.

-- Помогите мне... кто-нибудь, -- попросил он. Ханса, Улла и Сунгай послушно подошли к Халику. Они бережно подняли его и вынесли на открытое место; камень искрился от влаги, но все знали, что вода Острону не помеха.

Он положил второй ятаган на грудь Халика и мягко накрыл ушастую рукоять безвольными ладонями здоровяка. Выпрямился. Люди с почтением разошлись, освободив место вокруг; какая-то лошадь напуганно заржала, но Сунгай сделал короткий жест, и у скалы снова воцарилась тишина.

Острон закрыл глаза и поднял голову, обратив лицо к серому небу.

Вспыхнул огонь.

Фарсанг тринадцатый

Небо немного расчистилось, но тучи никуда не ушли, лишь затаились в складках синеватого бархата, готовые в любую секунду снова разразиться дождем. Пустыня настороженно молчала.

Молчали люди, собравшиеся на каменистом плато, окруженном грязью. Переступали с ноги на ногу, оглядывались; ждали приказа. Тихо стояли лошади, иногда потряхивая головами. Единственная девушка в отряде, Лейла, задумчиво поправляла подпругу у своего коня. Рядом с ней стоял однорукий китаб, чудом переживший Хафиру, бегство из падшего города -- и снова бегство из падшего города. Рог, раньше висевший на его поясе, раскололся и был потерян, но за кушаком Басира был заткнут ятаган. Отчасти он выжил именно потому, что был одноруким: никто из врагов не брал его всерьез, а окружающие его стражи Эль Хайрана часто прикрывали его. Басир не боялся смерти и шел вперед, гордый тем, что сам Халик держал его при себе, стремился не отстать от генерала ни на шаг.

Он, правда, не сразу догадался, что в бою рядом со слугой Мубаррада находиться было безопаснее всего.

"Я чувствую себя паразитом, -- грустно думал Басир, глядя на спину Острона, который о чем-то негромко переговаривался с Сунгаем, -- я, никчемный калека, все время пристраиваюсь к действительно сильным и великим людям. К Острону, к Халику. И теперь я волей судьбы оказался точно за спиной самого Одаренного. Умру ли я?.. В любом случае, если от меня будет хоть какой-то толк, я закрою его спину собственным телом".

Рядом с Басиром стоял кучерявый маарри, потерявший свой мауд в пылу драки. Темные глаза странно помутнели, глядя в никуда. В его голове все еще звучали ужасные слова, которые он услышал там, в городе, и хотя Ниаматулла знал уже, что это был обман, слова никак не исчезали.

Сунгай сидел на корточках под укрытием нависающей скалы; там нашлось сухое место, на котором он разложил обрывок относительно светлой ткани и сосредоточенно писал прямо пальцем, выдавливая на него кровь из тонкого надреза на предплечье.

-- Мрачнее не придумаешь, -- буркнула стоявшая рядом Лейла. Острон и Сунгай ничего не ответили ей. Это была их идея; необходимо было предупредить Ангур о том, что войско стражей Эль Хайрана разбито. Птица могла бы долететь до города куда раньше, чем доедет самый быстрый всадник, но птица не умела говорить; Острон предложил написать весть на обрывке чьего-нибудь бурнуса. Поскольку чернил у них, разумеется, не было, Сунгай осторожно рассек кожу на предплечье кинжалом.

Пока он выводил закорючки, долженствовавшие сообщить о поражении, на небе появились крошечные черные точки. Они летели со всех сторон и понемногу становились крупнее. Первой из них оказалась Хамсин, плюхнувшаяся на голову Сунгая с протяжным уханьем. Сунгай какое-то время слушал ее неслышимый рассказ, потом поднял взгляд на Острона.

-- Множество отрядов рассыпалось по пустыне, некоторые точно так же вынуждены были остановиться из-за раненых. При виде птиц люди начинали махать руками, они предполагают, что это мои разведчики. Что предпримем, Острон?

-- Необходимо отступать к реке, -- хмуро отозвался тот. -- Думаю, это все понимают. Привяжи к лапе Хамсин простой кусок ткани, пусть она облетит всех, кого найдет; так люди будут знать, что по крайней мере ты жив.

Сунгай кивнул и принялся привязывать еще один обрывок на лапу совы. Поднял руку; птица взлетела и быстро скрылась в пасмурном небе. Вторая опустилась на ее место, и к ее лапе он привязал обрывок ткани с надписью. Еще две небольших птички летали вокруг Сунгая; он поднял голову и сообщил:

-- Они говорят, что из города выходят люди.

-- Значит, одержимые будут нас преследовать, -- кивнул Острон, оглянулся на свой маленький отряд. -- Пора идти.

Их было около сорока, усталые грязные люди с мрачными лицами, но у каждого из них была лошадь, и Острон знал, что за них волноваться особо не стоит. Страшно лишь подумать о том, как будут отступать пешие воины, которых в войске было большинство.

О том, что где-то среди них должна быть Сафир, он старался не вспоминать. И о том, что ее может не оказаться среди выживших.

Они оседлали коней и поначалу медленно, осторожно сошли с каменной площадки, давшей им кратковременный приют. Сунгай и Острон ехали впереди всех; джейфар хорошо ориентировался на местности и первым пустил своего коня рысью. Лошадь Острона почти не отставала от него; сам нари смотрел вперед с отрешенностью на лице. Путь им предстоял непростой, и опять у них не было ни еды, ни воды с собой, а еще постоянная тревога за других людей, оказавшихся в грязной, только после весеннего ливня пустыне, с преследующими их одержимыми за спиной.

Острон сосредоточенно думал, не до конца уверенный, что ему стоит предпринять. Джейфар время от времени косился на него, но ничего не говорил; Сунгай первым заприметил стаю птиц, летевшую с юга.

-- Соглядатаи, -- сказал он, оглядываясь. Острон как раз успел обернуться, чтобы увидеть, как другая стая, более пестрая и разношерстная, набросилась на темное облачко.