Николай Ярославцев - Меч Шеола

Она с трудом передвигала ноги и страдальчески морщилась. Не лучше выглядела и княжна, хотя и не жаловалась.

Радогор выпустил их руки из своих ладоней, сунул руку за пояс и едва ли не силой, затолкал в их рты по темному, корявому корню.

— Не страх это. — виновато проговорил он. — Я забрал вашу силу, иначе бы не справиться мне с ними в одиночку. — Съеште, что дал. Сила не сразу, но вернется.

И снова, схватив их за руки, бегом кинулся по дорожке. Разбрасывая сапогами грязь и густую, как крахмальный кисель, жижу. Скоро глаза его спутниц повеселели и они было попытались пристроиться рядом с ним. Но Радогор, увидев это, побежал быстрее. Влада молчала, хотя ее так и подмывало распросить его об этих жутких страшилищах. Молчала и берегиня, но совсем по другой причине. О чем после долгих раздумий и поведала.

— А ведь ты, парень, не волхв! — уверенно заявила она, шустро забегая вперед. — И как бы ты не мостился в волхвы, все равно не примостишься. Седало обломится.

— Влада, услышав ее слова, тут же забыла про дыхание.

— И кто же он тогда, если не волхв? — Ревниво спросила она, уже заранее начиная переживать обиду за Радогора.

— Знаю я волхвов. Повидала на своем веку их без счета. Порчу, ли сглаз снять. Это они могут. Судьбу угадать, это уже не у каждого выходит. Травы… так это и Копытиха скажет. Но чтобы болото перевернуть кверху дном, в носу у них не кругло. Это только у колдунов древних получалось, хотя самой мне видеть не приходилось. А древо, когда вода по всей земле разлилась от края до края, пропало. Корни вымокли. А потом и само водой унесло. И только пень остался. Здоровущий! Хоть терем ставь со всем подворьем. И еще место останется. А потом и его не стало. Но к чести их скажу — силу свою знали, берегли ее и против людей не колдовали. Вот ты, как раз на этих колдунов и тянешь. — Уверенно закончила она. — Вот только одного в толк взять не могу… И слова, вроде, ясные, а разобрать не могла.

Радогор сдержанно улыбнулся.

— Я вроде и не сказал ни слова.

— Э, голубь, слова не на языке ловить надо, а на ладонь выше. — И, чтобы было ясней, постучала кулачком по лбу. — Здесь ни одно не затеряется.

— До чего ушлая тетка. — Посмеиваясь, подумал Радогор. — А уж такой сиротой беззащитной прикидывается, что хоть садись рядом и слезы лей.

— А ты как думал? — Услыхал он ее, довольно ехидный голос. — Повертись с мое, еще и не так наловчишься.

Лунная дорожка медленно таяла в предрассветном тумане, а они все шли. Волна, освободив их от чудищ, заодно очистила и поверхность болота, унеся к берегу зыбкие холмики мха, кочки и жалкую растительность. И кикимора, часто приостанавливалась, и сердилась, неразборчиво ворча, и выговаривая все известные ей ругательства. И, наконец, не утерпела.

— Вот оно, как без ума кулаками махать. Все, как есть перемесил. Словно по чужой стороне бреду. Поди и избешку мою своротил. Отступи, впереди пойду.

И вприпрыжку поскакала по болоту. Но едва солнышко поднялось над болотом, остановилась и растерянно огляделась.

— Хоть садись в воду и помирай. Попробуй угадай, кто где живет. Где я, а где кто…

Княжна, помалкивавшая до того, обиделась.

— А лучше бы было, тетушка, если бы они на нас свои зубы попробовали?

Радогор, не слушая их, поднял голову и поискал в небе еле заметную черную точку. Вран уловил его взгляд, плавно спустился ниже. И взгляд Радогора, или его сознание, забирая в сторону, заскользил по пустынному болоту.

Эх — хо — хо! — Сокрушенно вздыхала кикимора. — И где, спрашивается, сейчас болотной птице гнездиться? Где птенчиков растить будут? У меня возле избушки цапля жила. Встанет бывало, ногу подберет под себя и в окошко заглядывает. А я ей на ладошке угощение подаю. И надо же мне было связаться с вами? Кто ко мне заглядывать будет, когда и окошка нет?

— А как же Упырь?

— Не два века жить будет. — Отрезала берегиня. — Когда то да умрет. А от злости и того скорее.

Взгляд поймал что — то темное, зыбкое. Приостановился, всматриваясь, и дальше пошел уже медленнее, словно крадучись.

Уцелело жилье Упыря. Все, что вокруг было унесло, а оно уцелело. Стоит, воткнувшись в болото четырьмя столбами, незыблемо. Крепко огородился от него Упырь. Волной не смыло, и взглядом с трудом дотянулся. Аж виски заломило.

А вот и сам! Копна волос по настилу бегает. Из — под шерсти руки торчат и пальцами крутит. Только бы глаза в глаза не столкнуться с ним. Махом заслоны поломает. Сквозь шерсть нос пробился и ноздри, как у хищного зверя раздуваются, воздух обнюхивает.

Спешно увел взгляд в сторону, но сразу понял, что опоздал. Вытянул руку, поймал берегиню за плечо и отбросил ее себе за спину. И сразу же перед глазами все закрутилось, завертелось и потемнело до помутнения сознания. Но успел все же поднять раскрытые ладони, чтобы перехватить удар. Перехватить, перехватил, но сам зашатался и, почти падая, отступил назад, чувствуя, как трещит и разламывается грудина. И сам, собрав все силы, нанес ответный удар. Не своими глазами, врана, увидел, как подламываются столбы, как покосилось и повисло над самой водой жилище колдуна, а сам он барахтается в воде, пытаясь забраться на настил, путаясь в насквозь промокших волосах.

С трудом удерживая себя на ногах, собрал воедино всю силу и ярость, выбросил кулак вперед, — иначе знал, не получится, слишком велико расстояние, — и снова заслоны Упыря не выдержали. Его кулак снес в воду и жилище и самого Упыря, который взгромоздился таки на настил.

-Теперь ему долго будет не до нас. До вечера можем идти спокойно. — Хрипло выдохнул он, с трудом переводя дыхания. — Хуже всего то, что он нас увидел. И знает откуда ждать нас.

— Свернем? — Догадалась Влада, подлаживаясь под его плечо.

— Прямо идем. Надо ближе подобраться. А свернуть всегда успеем. — качнул головой Радогор, и указал рукой. — Туда… Веди, тетушка. Только далеко не убегай.

Кикимора не возражала, но не утерпев, все же что — то пробормотала не очень лестное.

-Ох, и язык у тебя, тетушка. — Радогор покачал головой. — И как ты при таком языке от рыбьего хвоста открутилась?

-Чужую задницу подставила вместо своей, так и открутилась. Пусть мавка при ее красе его таскает, а я и так проживу. — Не скрывая злорадства, отозвалась берегиня, и расхохоталась. — С этого места мы все одинаковые, на одно лицо, можно сказать, а спереди ему некогда было нас разглядывать. Даже вспотел, как старался. Правда, она со мной с той поры здороваться перестала, а мне то что до этого? Хвост уже при деле. Или при теле? До сих пор не решу. С другой стороны, как не решай, как не верти, а уже не отвернешь.