Формула власти. Новая эпоха - Анастасия Поклад

по ложечке засыпал заварку в чайник, а сверху непременно кидал немного сушеной ромашки. Полотняный мешочек с этими экзотическими для Холмов цветками всегда стоял на полке рядом с банкой укропа, но трогать его никому из домочадцев не дозволялось. Однажды, еще в бытность стажером, юный Липка заинтересовался, откуда дед берет сушеную принамкскую ромашку, и разведал, что ее время от времени привозит один старый дипломат из пятнадцатого корпуса, когда-то бывший коллегой деда и другом их семьи, той другой, большой и дружной, которая сейчас осталась лишь на портретах.

До рассвета еще было далеко, в окнах зияла чернота, а кухню освещала затейливая масляная лампа под потолком. От нее по стенам и шкафчикам скользили живые тени, бесформенные и кучерявые, как облака в ветреную погоду. Пахло маслом, золой от плиты, ветром, укропом и немного — ромашкой. Костэн понял, что прежде никогда не различал запаха ромашки, лишь после поездки в ведский Принамкский край по-настоящему узнал и даже полюбил его. Земли Ордена не пахли ромашкой — там на сильфийский манер пили укроп.

— На твою долю варить? — спросил старый сильф, не оборачиваясь. Он, конечно, услышал правнука через ветер.

Костэн кивнул, зная, что и об этом жесте донесет сквозняк. Дед, в отличие от потомка, владел воздушной магией в совершенстве.

— Как поживают кислые моря?

— Шипят под холодным ветром, — усмехнулся дед. Он был стар и для сильфа, но даже кончики его ногтей оставались плотными, без намека на старческую прозрачность. Только плечи были ссутулены, а в курчавой шевелюре зияла изрядная проплешина.

Костэн сел за стол, задумчиво подпер кулаком щеку.

— У меня к тебе дело…

— Погоди, — перебил дед, наклоняя над чайником кувшин. — Дай хлебнуть горячего после дальней дороги.

Вода зажурчала о белые глиняные стенки, несколько капель попали на раскаленную плиту и оглушительно зашипели, исходя на пар. Огонь в плите разгорелся сильнее, в глубине чайника забулькало. Дед молча поставил на стол две чашки и блюдо с маленькими тонкими лепешками из укропной муки. Он всегда варил укропник в тишине, хотя старинные традиции предусматривали шуметь, болтать над закипающим чайником о всяческой ерунде, дуть на огонь и шире распахивать окна, чтобы булькающую водную поверхность лизали холодные северные сквозняки. Только сейчас Костэну подумалось, что молчание деда — не личная прихоть, а часть традиции, только иной, принамкской, тоже очень старинной. В гостях у обды ему доводилось видеть, как во время заваривания ромашки все умолкают и задумываются о вечном.

Когда вода громко забурлила, разрывая повисшую тишину, дед снял чайник с плиты, подождал, пока кипяток замолчит и уляжется, а затем быстро разлил укропник по чашкам. Костэн в который раз отметил, что напиток получился более золотистым, чем традиционный, но только теперь он знал, что это от ромашки.

Первый глоток они пили в молчании, а потом дед произнес:

— Ты был у обды, мой мальчик.

— Тебе кто-то сказал? — уточнил Костэн. — Или ты догадался?

— Несложный логический вывод, — усмехнулся дед. — Ты взволнован, расстроен, задумчив и хочешь спросить совета. И пока закипала вода, ты молчал не по-сильфийски. Значит, ты видел, как молчат люди. В Ордене этому не научат, следовательно, ты летал к ведам. А у ведов — обда.

— Мне еще учиться и учиться твоей наблюдательности, — покачал головой Костэн. — Неужели это молчание какое-то особое?

— Тебе надо учиться не наблюдать, а понимать, что наблюдаешь. Я заметил озарение на твоем лице: ты почти сразу понял, что я молчу по-принамкски, — старик прикрыл глаза и сделал еще пару глотков. — Привычка… великая вещь. У меня было пять жен, но только первая оставила после себя несколько привычек. И пока я молчу, добавляя в укроп ромашку, я помню о том, как точно так же делала она. А значит, помню о ней.

— Я как раз хотел поговорить о бабушке, — сказал Костэн, довольный, что разговор сам свернул к нужной ему теме.

— Неужели? — удивился дед. — А я думал — об обде. Мне бы твои годы… вашему поколению выпала непростая, страшная, но интересная судьба: видеть новый расцвет Принамкского края и мешать увяданию Ветряных Холмов.

— Об обде тоже. Но сначала все-таки о бабушке. Кем она была? По твоим рассказам я знаю о ней почти все, вплоть до характера и привычек. Знаю, что она работала в архиве, любила кислые моря и гулять под сливами. Но все это — после переезда на Холмы. А прежде? Когда вы поженились, ей было около тридцати.

— Двадцать восемь, — уточнил дед, внимательно изучая правнука. — А мне шестьдесят три, но влюбился в нее, как мальчишка. Почему ты спрашиваешь именно теперь, Костя? Слышал про нее от ведов?

— Ты не удивлен. Она была связана с ведами?

Дед пожал плечами.

— Трудно говорить наверняка. Объясни сперва причины своего интереса.

Костэн подробно изложил, что ему было известно про оба портретика. На протяжении рассказа дед все сильнее хмурился и впадал в задумчивость, позабыв даже про укропник. Когда правнук закончил, он долго сидел, словно собираясь с мыслями, а потом заговорил:

— Ты хочешь услышать ответы, мальчик мой, но я сам едва их знаю. Моя Неля, твоя прабабушка, была добрым и бесхитростным человеком. Она рано лишилась родителей, которые, пожалуй, могли поведать куда больше. Мне бы следовало расспросить некоторых ее знакомых, но тогда я был слишком влюблен и не задумывался о туманном прошлом ее семьи. Уже много десятилетий спустя я вспомнил о тех странностях, но было поздно — нужные люди затерялись, и я остался лишь с несколькими намеками, из которых невозможно было сделать обоснованные выводы. Я расскажу тебе всё, Костя. Возможно, ты сумеешь понять больше меня.

Старый сильф перевел дух, взял с блюда лепешку, но так к ней и не притронулся.

— Нынче трудно поверить, но когда-то я тоже был молод и часто мотался в Принамкский край с поручениями по части дипломатии и разведки. Шли годы затишья на орденско-ведской границе, поэтому послов принимали в Кайнисе, почти под самым носом у колдунов. Тогда это была не закрытая крепость, а милый провинциальный город, в который не стыдно позвать гостей. Я интересовался бытом людей, поэтому иногда останавливался не в городе, а снимал комнаты у каких-нибудь поселян, имевших лишний угол и желание подзаработать. Однажды я выбрал своим временным гнездом лавку мелкого пригородного торговца — он перекупал на ярмарках разные броские вещицы вроде ваз, чучел и модных шляпок, а потом продавал зажиточным селянам, желавшим блеснуть городским шиком. Так я познакомился с очаровательной женой торговца — моей Нелей. Да, Костя, я отбил твою прабабку у ее законного