Даниэль Клугер - Дело об убийстве в винограднике

— Я и отправился, — уныло ответил Ницан. — Только, похоже, чем-то он меня здорово разозлил. И я его зарезал. Кинжалом. Раз — и готово… — он покачал головой. — Ох уж эти клиенты… Так что, госпожа Баалат-Гебал, перед вами, похоже, виновник смерти младшего жреца Сивана… — он искоса взглянул на Баалат-Гебал, надеясь, что она не начнет немедленно звонить в полицию или вызывать двухметровых големов-охранников приюта.

Горящие искренним интересом глаза госпожи Шульги-Зиусидра-Эйги и ее жестикуляция свидетельствовали, что престарелую даму нисколько не пугала перспектива оказаться приятельницей убийцы. Мало того, ей это обстоятельство явно доставляло истинное удовольствие.

— Это правда? — спросила она. — Вы действительно убили его? За что?

— Никого я не убивал, — хмуро ответил Ницан. — Во всяком случае, я так думаю. Но полиция думает иначе. А я, как назло, ничего не помню о вчерашнем вечере. Абсолютно.

К уверенности в том, что провал в памяти отнюдь не был вызван чрезмерным потреблением спиртного, Ницан пришел уже некоторое время назад. Слова госпожи Баалат-Гебал лишь подтвердили это. В конце концов, похоже, что с младшим жрецом Сиваном он должен был встречаться и раньше. Или хотя бы говорить по телекому — именно в тот период, когда еще не был чрезмерно пьян. Нурсаг сказала: «Со старым клиентом». Между тем имя Сиван нипочем не хотело всплывать на поверхность памяти, как Ницан ни старался. А значит, потеря памяти у него была весьма и весьма избирательной: вчерашний день и нынешнюю ночь он не помнил абсолютно, а вот из дней предыдущих кто-то словно стер имя Сивана.

— Госпожа Баалат-Гебал, — проникновенно сказал Ницан, пододвигая свой стул ближе к огромному креслу царственной старушки. — Вы мой искренний и давний друг. Сейчас мне необходима ваша помощь. Очень вас прошу: постарайтесь вспомнить, с чем связано было дело, которым я вчера занимался? Раз уж вы сами направили преподобного Сивана ко мне.

— Как все уголовные дела, — ответила госпожа Шульги. — С деньгами, с чем же еще? Вы собирались поймать за лапу мошенника, запустившего эту самую лапу… Да, а вот куда именно он ее запустил, вы рассказать не успели.

— Судя по моим же вопросам, в какой-то из храмовых фондов, — пробормотал Ницан. — Даже не в какой-то, а связанный с домом престарелых. Это-то как раз ясно… Что же, — сказал он, — давайте я повторю вчерашние вопросы. Так каким образом вы оплачиваете свое пребывание в… э-э…

— Приюте, — подсказала госпожа Шульги. — В приюте для древних развалин. В мерзкой тюрьме, куда родственнички охотно спихивают осточертевших одиноких стариков и старух вроде меня.

— Ну-ну, что вы! — запротестовал Ницан. — Вовсе нет…

— Так вот, — величественно сообщила госпожа Баалат-Гебал, игнорируя его вялую попытку возражения. — Я не имею привычки возиться с финансами. Я в них ничего не понимаю, слава небесам. Насколько мне известно, прочие здешние постояльцы — тоже. Мы выдаем управлению храмовой казной доверенности на ведение финансовых дел, в том числе и на оплату всех видов услуг, представляемых храмом.

— Доверенности имеют неограниченный срок действия? — спросил Ницан. — Или как?

— Зависит от суммы и цели, — ответила госпожа Шульги-Зиусидра-Эйги. — На содержание — да, неограниченный срок, но это строго определенные суммы. В случае необходимости дополнительных расходов выдаются доверенности на короткий срок и опять-таки, на определенную сумму. Доверенность выписывается на казначея и заверяется старшим жрецом Хешваном.

— Понятно. А контроль? — поинтересовался сыщик. — Каким образом вы контролируете добросовестность здешних служителей? Кто они, кстати говоря?

— Я же говорю — храмовый казначей, преподобный Кислев, — госпожа Баалат-Гебал поморщилась. — Унылая рожа, так и хочется иной раз… Вообще, дурацкая традиция давать жрецам имена по названиям месяцев, правда? Кажется, что перед тобой не человек, а листок отрывного календаря. То-то у них морды такие плоские… Да, так насчет отчетности, — прервала она себя. — Каждые три месяца он представляет мне полный финансовый отчет, а также сведения о моем банковском счете. Не знаю о других, но со мной дело обстоит именно так, — госпожа Шульги потянулась к столику, взяла с него небольшую шкатулку, инкрустированную серебром. — Вот, убедитесь еще раз, — она протянула Ницану пачку документов, хранившихся в шкатулке.

— Почему «еще раз»? — Ницан удивился, но тут же сообразил: — Ах да, вчера я тоже это просматривал?

— Собирались, — ответила госпожа Шульги. — То есть, я собиралась вам показать. А вы, вместо того, чтобы… Впрочем, я об этом уже говорила.

— Понятно, — сыщик присел на стул и приступил к изучению документов. Колонки цифр и краткие пояснения к ним вызвали у него приступ легкого головокружения. Справившись с организмом, Ницан попытался вникнуть в содержание финансового отчета. Не получалось.

— Вы можете дать мне его с собой? — спросил он.

— Разумеется, — госпожа Баалат-Гебал презрительно поджала губы. — Неужели вы думаете, что я всерьез читаю эти закорючки? Берите, делайте с ними что хотите…

Ницан спрятал бумаги во внутренний карман куртки, получил чувствительный укус в палец и вновь обратился к событиям вчерашнего вечера:

— Госпожа Баалат-Гебал, а перед тем как я убежал, не произошло ничего необычного?

Дама задумалась. Взгляд ее рассеянно скользил по комнате, перебегая с одного предмета обстановки на другой. Некоторое время она задумчиво смотрела в окно, потом воскликнула:

— Ну конечно! Подойдите к окну, Ницан!

Сыщик подошел.

— Видите, справа гипар для жертвенного скота? Там сейчас содержат белорунных овец.

Ницан присмотрелся. Справа от окна, примерно в четверти парасанга, была видна относительно небольшая площадка — гипар, — окруженная тростниковой изгородью. Сейчас в гипаре толпилась небольшая отара, сплошь состоявшая из тонкорунных овец. Отсюда они казались сплошным белым облаком, спустившимся на землю и слегка волнующимся под порывами ветра. Блеянье животных и ленивые окрики смотрителя в желтой одежде храмового служки были отчетливо слышны сквозь закрытое окно.

— Это для жертвоприношения в день священного бракосочетания? — спросил Ницан.

— Именно. Так вот, вчера они были какими-то странными. Сразу после вашего ухода я подошла к окну — было еще светло, солнце только собиралось заходить — так вот, овцы показались весьма встревоженными, — возбужденно сказала она. — Вернее, чем-то напугаными. Забивались в углы, не брали корма. Когда служитель попытался погладить одну, у той вдруг подкосились ноги. И остальные застыли, словно изваяния. Я еще подумала: «Уж не эпидемия ли какая?» Утром спрашивала у горничной, она говорит — все в порядке, все животные здоровы. Только все равно, по-моему, они какие-то сонные… Почему вы спросили об этом?