Шмары, шпики и лимоны зелени - Александр Евгеньевич Нерозников

Ознакомительный фрагмент

В автобусе он просмотрел папку с предыдущим делом. В Бологовском районе на берегу Кафтинского озера рыбаки случайно обнаружили полуразложившийся труп в давно заброшенном домике. На фотках трудно было что-то рассмотреть – нетронутыми были только руки и ноги, привязанные к никелированным спинкам старинной (еще с сеткой) кровати. Все тулово и лицо были изрезаны и измазаны засохшей кровью. Хуже того, половой член с мошонкой были вырезаны и вставлены назад так, будто потерпевший сам себя имел, трахал. И это еще не все – мошонка была пустой. Т.е. тестикулы были удалены. И исчезли. Лишь по отпечаткам пальцев был опознан бармен ночного клуба в Боровичах, ранее привлекавшийся за хранение двух доз героина Швецов Георгий двадцати восьми лет. По слухам нетрадиционной сексуальной ориентации, хотя это было не так – имелась сожительница.

Удомля – почти закрытый городок атомных энергетиков. Надо сказать, обеспеченный получше многих соседних! В том смысле, что цены тут так не скакали и продукты с вещами были заметно качественнее. Да и дешевле.

Сыщику вдруг стало грустно, очень и очень грустно. Господи Боже мой, в каком мире мы живем?!

Этот труп обнаружила мать покойного Вероника Алексеевна, как выяснилось, инвалида по шизофрении двадцати лет от роду Синельникова Геннадия. Сама Вероника в застиранном халатике, сухонькая, невысокая, с руками, прижатыми к груди, когда он вошел, явно пребывала в каких-то своих измерениях – ходила почти бесшумно с напряженным худеньким личиком, смотрела в пространство перед собой и не сразу отвечала. Она словно бы и не слышала его объяснения своего визита и дежурных вопросов – вздрагивала, когда он повторял их, и просила еще раз повторить.

– Вот, – провела его в крохотную каморку с компьютерным столом и диваном, – вот ведь, опять не убрался за собой! Надо навести порядок, пока его нет!..

Все ясно, шиза передается по наследству. Ну и опять же, она ведь его одна растила двадцать лет! А о муже он спрашивать не стал – знал из протокола, что его никогда и не было.

– Разрешите мне в компьютере посмотреть? – вопрос снова пришлось задавать трижды.

Женщина же вздрогнула, будто он ударил ее, вытаращила на него блеклые глаза:

– Нет-нет! Ни в коем случае! Геша очень не любит, когда я компьютер трогаю!

Кабысток шагнул к ней и, взяв руками за тоненькие плечики, встряхнул ее:

– Очнитесь! Придите, пожалуйста, в себя!

Она сразу сникла и бесшумно заплакала, опустившись на диванчик. Сыщик развернул блок со снятой задней крышкой и убедился, что видеокарта с картами памяти вынуты. В протоколе осмотра места преступления это не было зафиксировано. Он набрал местных оперов.

– Здравия желаю! Это майор Кабысток из Твери! Я тут на месте! Ну, вы понимаете! Квартира Синельниковых! Да! В протоколе досмотра ничего не сказано о компе! Его вообще досматривали?

– Одну секунду! Там был старлей Васильев! Подождите!

– Жду!

– Старший лейтенант Васильев! Чем обязан?

– Скажите, лейтенант, в квартире Синельниковых комп был?

– Наверное! Труп-то был в ванной, так что…

– Ну, так что, квартиру досматривать не надо?!

– Надо! Просто, вот, мне говорят – комп был сломан! Наверное, забыли внести в протокол! А отпечатков ни в ванной, ни в квартире чужих не было! И никто из соседей!..

– Ясно! И телефона тоже не было?

– Не было, наверное, преступник…

– Разумеется! – он выключился, долгим взглядом посмотрел на несчастную.

8. Ева

(перевод с эстонского)

Слова теперь мало что значат. Их стало слишком много и они обрели бесконечные множества смыслов, надсмыслов и подсмыслов, множества оттенков и намеков на оттенки.

В центре Таллина на Ратушной площади висит знак кругового движения, а под ним долгие годы советской власти была надпись: "НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ!" На эстонском языке. Кто ее туда пришпандорил? Русские менты или эстонские чиновники-жополизы? А может, ее и не было, той надписи? Просто анекдот о нашей сообразительности? Лично меня тогда еще и в проекте не было, а мама моя была подающей огромные надежды молоденькой актрисой нашего захудалого театра. Театра, в котором я родилась и выросла. Хотя, как говаривал отец того заведения, "Весь мир театр"… и так далее.

Я шесть лет шила рукавицы на строгом режиме, и мне еще оставалось хрен знает сколько – малоприятная перспектива для молоденькой девушки, хоть и эстонки. Жизнь-то уносится, как вода в унитаз. Вода с дерьмом.

Короче, меня вызвала наша спецмегера из надзора и, ничего не объясняя, дала на подпись кучу бумажек, будто я директор Кремля. На русском языке, которого я почти и не знаю. Тогда не знала. А под конец произнесла целую речь:

– Ева Энновна Пайдес! Ты отбыла у нас… Сколько ж ты отбыла? Осуждена была в 2015-м за нанесение тяжких телесных в особо извращенной форме… – взглянула на меня поверх каких-то навороченных очков с линзами в виде полумесяцев, будто ждала какой-то реакции.

Но ее не будет. Я устала доказывать, что отрезала причиндалы, как орудие преступления. А мне тогда еще и пиво нельзя было покупать! Но нет, суд решил, что я просто садистка-националистка! Что пробралась в гостиничный номер к господину Н. сорока восьми лет от роду, министру культуры региона, добропорядочному гражданину России и отцу четверых детей, находящемуся в служебной командировке в городе Засранске Глубокожопского района. Вооружившись тупым кухонным ножом, я якобы напала на спящего и нанесла увечья, опасные для жизни. Адвокатесса, сучка, даже и не вспомнила на судебном "разбирательстве", что перед этим я была отравлена какой-то гадостью и подверглась сексуальному насилию. Да и переводчица, древняя мумия из нашего посольства, осталась совершенно глуха к моим словам и переводила так, как им всем было надо.

Спецмегера сняла очки и постучала ими по бумагам на столе, заговорив неожиданно усталым бабьим голосом:

– Ева, меня чисто по-человечески интересует одна вещь…

Таким образом они обычно подписывают на стукачество, агитируют, так сказать. Я сделала детское личико и тонким голосом заверила:

– Маргарита Федоровна! Я стараюсь спросить в отряде!

Она тяжело вздохнула.

– Я не о том. Ты ведь за время отсидки не получила ни одной посылки.

– Бандероль! Мне был бандероль от мамы!

– В 2015-м! Весом в триста грамм! Я не об этом! Ты ведь ни с кем не общалась на воле! Или общалась?

– Я письма слать маман… несколько раз…

Мегера достала откуда-то с пола внушительную картонную коробку из-под туфлей сорок шестого размера и поставила на стол.

– Все эти письма, как я понимаю, на эстонском.

– Это?! Письма?! – я воще потерялась – коробка была плотно набита конвертами. – От кого?

– К сожалению, у нас нет переводчиков, тем более, с эстонского. Сама понимаешь.

– Мне можно смотреть?

– Теперь можешь их все забрать.

Я выхватила вскрытый конверт. От мамы!

"Милая моя доченька! Я уже не знаю, где ты находишься и вообще жива ли! – пятна от влаги. – Но продолжаю писать на официально присланный мне адрес. У нас