Только об этом не пишите! - Sally KS

единой правды» толпились вокруг. Из дверей комнаты кто-то выглядывал, но было непонятно, кто именно. Слышался тихий женский голос, успокаивающий хныканье ребенка.

… — и я призываю вас не бросаться такими серьезными обвинениями, да еще и публично, — говорил священник. — Вы сами видите, что произошла ошибка, вы доверились сомнительному источнику и приняли известную журналистку за мошенницу и… прости, Господи, даже не хочу произносить, за кого. «Иной, говоря бездумно, ранит как мечом»… Но и вы, Лава Аркадьевна, сами виноваты, — он строго посмотрел на Лаву. — Зачем смущали людей? Вся деревня в ажиотации, люди не знают, что и думать!

— Я просто зашла в гости к знакомому. А когда волнение началось за окном, решила статью написать, спровоцировала, признаюсь, — сказала Лава и склонила голову в знак покаяния.

— Отец Алексий, я прошу вас прийти в мой дом и убедиться, что там нет никаких признаков черной магии, — сказал мужчина, сидящий рядом с Лавой и сжал кулаки.

— А черный петух⁈ — выкрикнул кто-то, и пожилая женщина, которая открыла Стасу дверь, зашикала: «Дети же спят!»

— Из петуха я сыну суп сварил, — черноволосый мужчина (значит, это тот самый Артем, про которого говорилось в ролике, сделал зарубку в памяти Стас) угрюмо посмотрел в глаза спросившему. — Из петуха сытнее, чем из курицы. Могу и тебя угостить, еще почти полная кастрюля, сам проверь. Никаких жертвоприношений я не совершал, башку отрубил и сварил — и вся магия.

Матвей Синельников смущенно кашлянул.

— Там окно… — начал он. — Так мы…

— Пока заколотил фанерой, — еще сильнее набычился Артем. — А кто платить будет?

— Ущерб надо возместить, — тихо, но твердо произнес отец Алексий. — И ролики из интернета удалить. Нечего народ смущать. Лава Аркадьевна извинится за свою неуместную шутку. Не должны журналисты, даже из добрых побуждений, играть на человеческих слабостях и суевериях. А к вам, Артем, я завтра приду. Помолюсь за здоровье вашего сына и с вами поговорю как пастырь, помогу отличить правду от кривды.

Стас тронул за плечо мужчину, стоящего перед ним, деликатно подвинул и вышел к столу переговоров. Лава уставилась на него своими огромными зелеными глазищами.

Глава 22

— Мы не перепутали, правильно едем⁈ — прокричал Гектор Арнольдович. Шум ливня усиливался.

— Навигатор ведет! — рявкнул в ответ Герман. Да, погода испортилась как-то очень резко, вон молнии как светомузыка, и гром оглушительный. Дворники еле справляются с ливнем. Но если где-то здесь скрывается Лава, ей эта небесная какофония точно понравится. Все детство родители отправляли его забирать сестру с улицы, когда она убегала гулять в грозу, и они возвращались нескоро — мокрый, дрожащий от холода Герман и теплая умиротворенная Лава.

Зачем старик, с которым они только познакомились, напросился ехать с ним в непонятное Погорелово, Герман не понимал, но это был первый человек за многие годы, который говорил о Лаве с восхищением и сердечностью.

В юности Герману казалось страшно несправедливым, что люди видят в его сестре только колючий характер и скрытую угрозу: когда Лава не брала на себя труд казаться приветливой и доброжелательной, никто не захотел бы связываться с ней интуитивно, даже не догадываясь о природе ее опасности. Он не раз видел, как злые собаки переставали лаять и рычать, когда она проходила мимо в плохом настроении. Герман уже с первого курса знал, что хочет работать за границей, ездить по миру, а значит, сестре нужно организовать надежный тыл дома. И без устали собирал компании, знакомил ее с разными людьми, надеясь, что когда-нибудь она встретит и тех, с кем можно дружить, и того, кого можно любить… Став взрослым, он понял, что сестра сама ничего этого не хочет и не ждет иного отношения к себе, кроме настороженно-безразличного. И все же иногда ему до сих пор было обидно, что такая необыкновенная девушка заперлась от всего мира и даже не пытается стать счастливой. Потому что — и он это чувствовал — не была она в своем одиночестве ни спокойна, ни довольна жизнью.

И вот стоит перед ним пожилой человек с белой бородой, держит в дрожащих руках какой-то явно самодельный кругляш с дыркой и клянется, что это поможет Лаве справиться со всеми трудностями. На сумасшедшего Гектор Арнольдович был не похож. Он в подробностях вспомнил тот вечер, когда познакомился с Лавой и Стасом, после наводящих вопросов рассказал и о визите другой девушки с этим же Стасом (и в целом описанные события совпали с рассказом самой Евы), а еще — о какой-то местной ведьме, которая имеет на Лаву серьезный зуб.

Получается, у сестры сейчас сразу два грозных недоброжелателя, сделал вывод Герман. Некую Теону он даже не представлял себе и от Лавы о ней никогда не слышал, но был готов поверить старику на слово, что это уже не молодая, очень опытная и очень сильная ведьма, которая может одеяльце защитное сшить, а может убить, не моргнув глазом. Судя по всему, Гектор Арнольдович умел распознавать таких женщин, поэтому с первого взгляда разгадал природу Лавы. Зато о Стасе старик Черепанов почти ничего не знал, хотя и отзывался о парне без симпатии — скользкий, хитрый, притворщик, обманщик… Впрочем, опасность этого мутного типа открылась Герману и без чужих характеристик. Кем бы ни оказался новый жилец и стажер редакции на самом деле, из-за него пропала Лава. И дело не в ключах, хотя у Стаса лежал Лавин комплект с черным кольцом. Лава никогда не сдавала квартиру мужчинам.

Герман, словно это было вчера, вспомнил свой давний разговор с сестрой:

— Зачем тебе сдавать мою квартиру, с ума сошла? Я тебе и так дам денег.

— Герман, дело не в деньгах.

— А в чем?

— Мне нужно, чтобы были жильцы, заселялись месяцев на семь-восемь. Потом следующие.

— Не хочу я в своей квартире такой хоровод посторонних людей! Не для того я делал дизайнерский ремонт и мебель из Италии заказывал. Лучше сама там поселись, а свою сдавай!

— Мою нельзя, она вся насквозь мной пропиталась, там больше никто жить не сможет.

— А мою, значит, можно?

— Думаешь, мне самой хочется? — с каким-то пронзительным отчаянием спросила Лава. — Будь моя воля, я бы никогда ни одного постороннего человека не пустила в свою жизнь.

— Тогда зачем всё?

— Если в квартире будут жить молодые,