Сакс Ромер - Спящий детектив

Я снова уселся на стул, стоявший под лампой, и раскрыл книгу Марка Твена, всегда служившего мне лекарством от меланхолии или нервозности. Я начал в двадцатый раз перечитывать «Скачущую лягушку»[11] и услышал, как в соседнем зале Гримсби чиркнул спичкой, закуривая свою пятую за ночь сигару.

Приблизительно в час ночи начался дождь. Я слышал, как тяжелые капли барабанят по стеклянной крыше, слышал ровный шум водных струй. Дождь шел минут пять и прекратился так же внезапно, как и начался. Сквозь громкое журчание воды, стекавшей в железные люки, мне ясно послышалось чирканье спички Гримсби. В это мгновение грянул оглушительный раскат грома.

Ослепительно ярко блеснула молния. Я вскочил со стула; все мои чувства были напряжены до предела — странно сплетаясь с шумом капель вновь начавшегося дождя, до меня донеслись негромкие стонущие звуки, похожие на причитания больного, одурманенного лекарствами. Было нечто необъяснимо нежное и неописуемо жуткое в этой тихой, таинственной музыке.

Не понимая, откуда она исходит, я застыл на месте; и с новым раскатом грома до меня донесся дикий вопль — без сомнения, кричали в Греческом зале! Я бросился к двери и отворил ее.

Все было погружено во тьму, однако вспышка молнии осветила зал, когда я вошел.

Никогда не забуду это зрелище! Гримсби лежал ничком на полу, у дальней двери. Но я едва обратил внимание на эту леденящую кровь картину и даже не задержал взгляд на арфе Афины, которая лежала на полу рядом с пустой витриной.

Ибо по Греческому залу плыла женская фигура, облаченная в легкие белые одежды!

Жестокий страх сжал мое горло — я не сомневался, что вижу перед собой проявление сверхъестественного. И вновь темнота. Я услышал низкий воющий крик и грохот, напоминающий звук падения тяжелого тела.

И тогда в Греческий зал вбежал Корам.

Я присоединился к нему, весь дрожа; и мы вместе склонились над Гримсби.

— О Боже! — прошептал Корам, — это ужасно. Это не мог сотворить смертный! Бедняга Гримсби мертв!

— Вы — видели — женщину? — пробормотал я. Буду откровенен: мужество окончательно мне изменило.

Он покачал головой; но, когда прибежал Бейль, стал испуганно вглядываться в тени Греческого зала. Буря утихла, а мы, трое охваченных страхом мужчин, стояли над неподвижным телом Гримсби и, казалось, слышали громкое биение наших сердец.

Внезапно Корам дернулся и схватил меня за руку.

— Слушайте! — воскликнул он. — Что это?

Я задержал дыхание и прислушался.

— Где-то вдалеке грохочет гром, — сказал Бейль.

— Вы ошибаетесь, — ответил я. — Кто-то стучится в дверь вестибюля! А вот и звонок!

Корам издал вздох облегчения.

— Святые небеса! У меня уже не осталось никаких сил. Давайте спустимся и посмотрим, кто там.

Втроем, стараясь держаться вместе, мы быстро пересекли Греческий зал и спустились в вестибюль. Корам отпер дверь — за нею, на ступенях, стоял Морис Клау!

Туманная мысль о цели его прихода мелькнула у меня в сознании.

— Вы опоздали! — вскричал я. — Гримсби убит!

Мгновенная тень ярости пробежала по его бледным чертам. Он бросился вверх по лестнице и исчез.

Мы заперли дверь и присоединились к Морису Клау в Греческом зале. В полутьме мы увидели, что он стоит на коленях рядом с Гримсби — а Гримсби, с мертвенно-бледным лицом, привстал и пьет из фляги!

— Я успел вовремя! — воскликнул Морис Клау. — Он лишился чувств, только и всего!

— То был призрак! — прошептал сыщик из Скотланд-Ярда. — Боже мой! Я был готов ко всему — готов был встретить любого грабителя, но когда увидал в свете молнии, как это белое создание, играет на арфе.

Корам повернулся и хотел было поднять арфу, лежавшую на полу неподалеку от нас, и в тот же миг…

— Ах! — вскричал Морис Клау. — Не прикасайтесь к ней! Это смерть!

Корам подался назад, словно его ужалила змея. Гримсби, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Зажгите свет, — велел Морис Клау, — и я покажу вам!

Куратор щелкнул выключателем и Греческий зал залил яркий свет. Нелепая фигура Клау показалась нам исполненной триумфального величия. Глаза за толстыми линзами сверкали.

— Глядите, — сказал он, — я поднимаю арфу с пола. И я жив. Но почему? Потому что не прикасаюсь я к ней самым удобным и естественным образом — сверху! Я беру ее сбоку! Конвей и Макалистер держали арфу за верхнюю часть; и где они теперь — Конвей и Макалистер?

— Мистер Клау, — сказал Корам, — вижу, это темное дело не представляет загадки для вашего необыкновенного ума, но для меня оно остается глубочайшей тайной. Раньше я не раз прикасался к арфе в точности так, как вы описываете, и ни малейшего вреда она мне не причинила.

— Но не тотчас после того, как на ней играли! — прервал его Морис Клау.

— Играли! Никогда не пробовал на ней играть!

— Если бы и попытались, еще не все было бы потеряно — при условии, что вы не коснулись бы верхушки инструмента! Наблюдайте, прошу вас!

Длинные белые пальцы Клау пробежали по золотым струнам. Я услышал ту странную, стонущую музыку, что предшествовала загадочным событиям этой ночи.

— А теперь, — продолжал наш наставник, — покуда я, преисполненный хитрости, буду держаться рукой за место, где сходятся золотые ножки женщин, глядите внимательно на верхушку — вот здесь человек взялся бы за арфу.

Мы столпились вокруг него.

— Острие иглы, — провозгласил он рокочущим голосом, — выдается вперед! Музыкант к нему не прикасается! Но тот, кто пытается отнять у музыканта арфу, умирает! Поставим теперь арфу, надавив на основание — острие снова втягивается внутрь! Скажу ли я, чем смазано это острие, что заставляет жертву безумствовать, как бешеного пса, и веками хранит свою силу? Увы, не могу. Этот секрет был похоронен навсегда вместе с презренным телом Чезаре Борджиа!

— Чезаре Борджиа! — хором воскликнули мы.

— О, — загромыхал Морис Клау, — вашу арфу Афины на самом деле изготовил Падуано Зеллони, флорентиец. Это умелая подделка! До вчерашнего дня я находился в Риме. Вы удивлены? Сожалею, что бедный Макалистер умер. Доведя до совершенства, с помощью Изиды, мыслительную фотографию дамы, игравшей на арфе, я отправился в Рим, дабы узнать историю арфы. Но почему же? Дома у меня есть записи, но неполные, бесполезные. В Риме имеется друг, из столь древнего и некогда столь порочного семейства, что я не осмелюсь его назвать! У друга моего есть доступ к великой библиотеке Ватикана — к анналам его семейства. Там он находит для меня рассказ о подобной арфе. В этих бесценных пергаментах ее именуют «греческой золотой лирой». Арфа описана. Я убежден. Я уверен!